пчелы, кружа над моей заслуженной наградой. Я отмахивалась от них и от этих мыслей, заталкивая в рот приторную, сочную клубнику.
Так продолжалось до тех пор, пока в один прекрасный день мой приятель, видя, как я отхожу от ворот соседа, зажав в руке полученное от него спелое яблоко, хмыкнул:
– И не зазорно тебе у предателей гостинцы брать.
Я замерла, не донеся яблоко до рта.
– У предателей?
– Ну! Я от бабки своей слышал. Этот ваш сосед в войну был
полицаем, на стороне немцев.
Мне показалось, что по лицу с размаху ударили здоровенным хлыстом. Яблоко словно обожгло руку и, выронив его, я в смятении развернулась и со всех ног побежала к деду. Не передать словами, до какой степени я была ошарашена и подавлена. Полицай? Предатель? Но ведь моя бабушка в войну натерпелась от немцев, как никто другой. Она пряталась от них в погребе, ее дети умирали от голода – как дед теперь может вот так спокойно сидеть на лавочке с этим ужасным человеком, воплощением всего плохого, что было в их жизни? Эта мысль буквально сводила с ума…
Дедушка со спокойным вниманием выслушал мои сбивчивые, сумбурные возмущения, после чего так же молча обвел глазами мир вокруг – неказистые домишки соседей, зелёные заборы, сараи, кусты смородины – и, слегка прочистив горло, припечатал:
– Это не твоя война. Не тебе о ней судить.
Смысл этой простой на первый взгляд истины дошел до меня далеко не сразу. Я перекатывала ее на языке, как кислую конфету – обжигающе терпкую, неудобную, но почему-то вкусную. Она поселилась в моей голове, и каждый раз, исподлобья наблюдая за посиделками двух соседей, бывших когда-то по разные стороны баррикад, а теперь мирно беседующих на лавочке, я чувствовала внутри волны возмущения и обиды.
Мне потребовалось немало времени, чтобы понять и принять для себя то, что впоследствии станет одним из моих глубинных убеждений.
«Это не твоя война».
Мы не можем объективно судить о том, чего не понимаем до конца. Мы можем иметь свое оценочное мнение, но есть ли смысл его высказывать, когда ты не знаешь всех деталей, всех мотивов
и обстоятельств?
Много позже я узнала, что полицаями не всегда становились по своей воле, порой люди шли на это, чтоб спасти собственную семью, ведь альтернативой был концлагерь или расстрел. А иногда действительно искали местечко потеплее: слабым людям свойственно приспосабливаться и договариваться со своей совестью, и эту истину я познала на собственной шкуре «своей войны».
***
Бавария, февраль, 2008 год
«Это не моя война», – твердо сказала я себе, стоя у немецкого монумента. Земля, еще недавно обжигавшая ноги, постепенно остывала.
– Это не наша война, девчонки… Наше только помнить о случившемся и не забывать подвиг вашего прадеда, – громко, словно перед присягой на параде, произнесла я.
Справившись с эмоциями и пройдя еще несколько десятков метров вдоль улицы, мы обнаружили рядом с местным кладбищем еще один монумент и стали четче понимать, что на памятнике имена совсем молодых солдат, возможно, детей тех местных жителей, тех, от которых сейчас я, растерянная и неприкаянная, жду помощи. По моим венам уже текла перелитая мне немецкая кровь, как сок той клубники из детства, которую давала мне жена соседского деда.
Тогда, в маленькой, затерянной среди брянских лесов деревеньке одиннадцатилетняя Надя не знала, что конкретно сподвигло нашего соседа встать на другую сторону, да и никто, скорее всего, не знал. Но очевидно одно: мой мудрый дедушка не делил мир на черное и белое, он видел весь спектр оттенков, другие оттенки, и всего одной фразой перевернул мое восприятие. И маленькая девочка, которая только робко ощупывала этот мир, пытаясь понять поступки людей, получила в свою копилку премудростей такую простое и одновременно сложное объяснение многих вопросов как прошлого, так и будущего.
Я сглотнула ком в горле, взяла дочерей за руки и твердым шагом двинулась обратно в замок.
***
Германия, февраль, 2008 год
При слове «замок» наше воображение рисует образы величественных крепостей – неизменного атрибута детских сказок. И наш замок отвечал всем требованиям, которые предъявлялись к традиционным оборонительным сооружениям тринадцатого века.
Одно из таких условий – недоступность для неприятеля и отдаленное расположение – при выборе места было соблюдено идеально. «Чьи это поля? Маркиза Карабаса», – хотелось спеть, когда мы проезжали бесконечные поля во время нашей пятичасовой поездки сюда.
Само здание не могло соперничать с соседним исполинским замком и представляло собой двухэтажное строение с купольной башней. От него тянулась тропинка, которая вела к небольшому озеру с мостиком в стиле барокко. Посреди озера сиротливо качались два маленьких домика с плавающими вдоль них парами диких уток. Роль собственного источника «на случай осады» выполняла протекающая за оградой местная речушка. А два фонтана с подсветкой привлекали внимание к центральной парковой зоне. Сам парк раскинулся на полторы тысячи гектаров хаотичным густым массивом вековых деревьев, а современный модный «ландшафтный дизайн» уместился в огромной каменной вазе на подставке в центре двора. Растущие в ней цветы показались мне очень знакомыми: именно их фотографии высылал мне Валера год назад, чем немало меня озадачил.
Вдоль тенистых аллей парка, как символ респектабельности, стояли кованые уличные фонари, похожие на привратников, молчаливо приветствующих гостей замка. Они отличались большим количеством завитков, сквозь которые на дорожки причудливо ложились тени.
– Хотеть идти ужин? Tee59? – окликнула нас Барбара, выходящая из приусадебного чайного домика, разместившегося напротив входа в замок.
На открытой террасе стояли любезно сервированный для чайной церемонии столик и стулья с накинутыми на них белоснежными пледами. Посередине стола в стеклянной вазе, словно весенний привет, ютились срезанные ветки с распустившимися цветками то ли вишни, то ли еще какого-то растения.
– Мусь, она приглашает нас к чаю, – пояснила нам Карина и ответила Барбаре: – Vielen Dank60.
– Vielen Dank, – повторили мы с младшей дочерью и разместились на предложенных стульях.
– Я буду вас понимать, но меньше говорить на русский, – продолжила беседу Барбара, разливая нам в изящные чашки ароматный чай, который сразу смешался с запахом распустившихся веток. – Я после войны жить в ГДР, а потом уехать в Bayern61, к моя Familie62.
– Мама, а почему она не садится с нами? – тихонько спросила младшая дочь, видя, как Барбара суетится возле сервировочного столика, раскладывая на десертных тарелках кусочки сладкой выпечки.
– Setzen Sie sich!63 – привстав и отодвинув стоящий рядом стул, предложила Карина.
Барбара на минуту оторопела, но, сохранив на лице невозмутимость, похлопала
