по Цюриху, как ведьма на метле, в красном «Камаро» с откидным верхом.
Ядвига умело располагала собеседника ласковыми речами и приветливым выражением лица, так что через несколько минут все забывали о её некрасивости.
У Яги были выразительные глаза с длинными ресницами, и она в совершенстве освоила колдовской взгляд. Я себе боялась признаться, но цвет её глаз, кобальтовый, синий иногда до черноты, напоминал мне глаза другого человека…
Наплакавшись, я обнимала сестру за плечи и смотрела в её кобальтовые глаза.
«Где же ты, Иван… Обещал вернуться, а уже полгода – ни весточки, ни словечка… Забыл Иван Василису…»
Сестра обожала маленьких детей – в соседнем доме организовала небольшой приют для сирот и самозабвенно заботилась о них. Она прекрасно рассказывала сказки. Специально для детишек устроила небольшой кукольный театр в приюте, и каждое утро после завтрака показывала представление. Кого только она не играла: и зайца, и волка, и лису, и медведя, и кота-баюна, и белку, и льва, и белую львицу, и белую оленицу, и голубую дельфиницу, и русалку, и соколицу, и голубицу, и бабочку, и молодца, и девицу, и бабу, и мужика, – и ещё с полсотни персонажей.
Яга никогда не повторялась – каждое утро был разыгран новый спектакль.
На парчовом пологе кукольного театра величиной с невысокий трёхстворчатый шкаф были изображены лягушка и два лебедя. Я вспомнила, что такой же рисунок видела на потолке купальни в усадьбе «Зелёный Дуб» в первый день работы у Этернеля.
– Что означает изображение лягушки? – спросила я сестру.
– О, это очень древний языческий тотем и у русских, и у всех славян. Лягушка – символ плодовитости, плодородия, а лебеди – символ супружеской верности. Вместе они, как правило, изображались на свадебных рушниках, скатертях, попонах жениха, кокошнике невесты. Каждая невеста мечтала стать хотя бы на время лягушкой, чтобы обрести её силу плодовитости и материнства. Поэтому девушки и жёны часто вышивали изображение лягушки на головных повязках, кокошниках, киках и носили как обереги. Все мечтали стать Царевной-Лягушкой.
– А я бы не хотела быть лягушкой, Ягуся.
Яга странно на меня посмотрела и произнесла не менее странную фразу:
– От судьбы не уйдёшь, сестрица…
И некрасивое её лицо вдруг расползлось, и она зарыдала со мной на пару.
Но у кузины имелся недостаток в сто раз хуже, чем некрасивая внешность. Она была болтлива.
Я уехала из Москвы инкогнито, не сообщив близким, как и обещала отцу. Этой новостью с ними поделилась сестра Яга. Она тут же дала телеграммы тёте Макоше и тёте Живе, в которых сообщала, что я живу у неё в Цюрихе в доме на Флорхофгассе.
Тётка Макоша завязала с Ягой оживлённую переписку. И со мной, конечно. Так, случайно, из первого же письма тёти Макоши я узнала, что Яга уже успела сообщить ей и о моей учёбе, и о моём замужестве, и о близкой смерти мужа.
Я разозлилась не на шутку и пригрозила Ядвиге всё рассказать Этернелю. Реакция сестры поразила меня. Она бросилась на колени и залилась слезами:
– Умоляю, не говори дяде! Он убьёт меня, не пожалеет!
Я с трудом оторвала от ковра костлявое тело кузины:
– Не скажу, если пообещаешь больше не трепаться обо мне, не сплетничать и не обсуждать мою жизнь со знакомыми и незнакомыми людьми!
– Клянусь папой, с этой минуты я нема как могила.
– Что ты успела сообщить тёте Макоше?
– Да немного… Только вскользь и упомянула, что ты теперь учишься в Цюрихе, вышла замуж, и муж завещал тебе всё своё состояние… и остров в придачу!
Я схватилась за голову:
– Да как же ты могла проболтаться?
Яга насупилась:
– Я и сама не знаю. Твоя тётка Макоша – мастерица выуживать секреты.
– Ты сказала ей, за кого я вышла замуж?
– Нет, что ты! Упомянула только, что супруг старый и теперь при смерти.
– Ну всё! Теперь весь Тбилиси будет знать об этом!
– Рано или поздно всё равно бы узнали, – примирительно обняла меня за плечи Яга. – А так посудачат и забудут.
– Забудут про остров? Плохо ты знаешь мою родню.
– Твою родню лучше меня никто не знает, милая.
– Вот как? Скажи, Ягуся… Ты знакома с бывшей женой Орэта Дёнуаровича?
– Знаю её, как не знать.
– Дружишь с ней?
– Да нет, так общаемся раз в год. Я же – сама по себе и в родственные дрязги не встреваю. Меня мало заботит, что Ясуни с Дасунями не поделили.
– Кем она приходится Макоше? Как зовут её?
Тут Яга испуганно на меня посмотрела и затрясла головой:
– Ой, не спрашивай! Я отцу твоему слово дала, что не скажу! А иначе не жить мне – убьёт меня владыка смертью страшною! Не могу! Не скажу!
«Сбрендила!»
– Отец при смерти! Он и встать-то с постели не может!
– Ты не знаешь дядю! Не пожалеет он меня! Убьёт! Изрубит на куски и коню своему дьявольскому Аргизу скормит! – Ядвига опять повалилась на пол, зарыдала и вцепилась в мои колени. – Не спрашивай, Василисушка! Убьёт он меня! Я слово дала… Ой, несчастная я… бедная-а-а…
«Вот наградил бог роднёй… Только бы бывшая жена Этернеля не узнала, что я дочь ему!»
«Она всё равно узнает!»
– Ты не хочешь говорить, сестрица. Тогда скажи, кто мне поможет?
Яга вытерла слёзы и шмыгнула длинным носом.
– Есть такие. Дядя мой… Горын. Он мог бы тебе помочь. Но к нему за помощью я обратилась бы в последнюю очередь и в крайнем случае. Он попросит у тебя огромный выкуп. Впрочем, если любишь змей и драконов…
– Не люблю! – отрезала я.
– В таком случае есть ещё принц Оробас. Этот всё может, если захочет.
«И ты всё можешь, если захочешь!»
– Оробас? – Я вспомнила свой первый вечер в «Зелёном Дубе», разговор с Инкубом. Инкуб тогда сказал, что он сын принца Оробаса. – Это тот, что Инкубу отцом приходится?
Я зашла в маленькую комнату, в которой стояли мои чемоданы. Впрочем, по сравнению с гостиными во дворце у отца все комнаты мне казались теперь маленькими. Но эта была крысиной норой. Через щели в окнах задувал сырой ветер. Шевелил полотнищами тусклых занавесок, слабо пропускавших дневной свет. Я села на грубо сколоченный табурет. Впервые огляделась и удивилась простому быту сестры. Занозистые доски пола, диван, давно видавший свои лучшие времена, кондовая мебель. Я посмотрела на пол, и мне почудилось, что сейчас доски разъедутся в стороны, и я упаду в глухую, зияющую пустоту. Предметом, главенствующим в комнате, было высокое, подпирающее потолок зеркало. В нём, меняя очертания, словно клуб дыма, угадывалась тёмная тень, безмолвно наблюдавшая за каждым моим движением.
Я дёрнула рукой, будто почувствовав холодное прикосновение
