аристократии, затем чуть ниже, к кварталам торговых и банкирских домов. А уже дальше, к самому морю стекали бесконечные районы ремесленной бедноты и прочего рабочего люда, где отдельным грязным пятном выделялся портовый район Сартара.
Идущему по улицам купеческого квартала Страннику они больше всего напомнили бы узкие извилистые ущелья, стиснутые с двух сторон высокими глинобитными заборами. Беленые стены, извиваясь бесконечной лентой, открыли бы любопытному взгляду только кроны высоких деревьев да красные крыши богатых особняков. Большая часть жизни обитателей домов протекала в этих самых дворах за надежными заборами и крепкими воротами. Зажатые между знатью и голытьбой, они, справедливо опасаясь как тех, так и других, ощущали иллюзорную безопасность лишь в неприступности своих жилищ. Эти люди были богаты, но деньги не приносили им самого желанного — уважения, безопасности и уверенности в завтрашнем дне. Аристократия относилась к купеческому сословию с презрением, церковь — с недоверием, а простой народ — с завистью, и в случае каких-либо волнений в городе их дома всегда первыми подвергались разграблению и поджогам. Сам же базилевс вообще считал их чем-то вроде дойной коровы, из которой, в случае необходимости, всегда можно было выдоить деньги или прямым насилием, или ограничившись только угрозой такового. В какой-то мере так было всегда, но после гражданской войны положение торговцев и банкиров стало особенно невыносимым. Их терпение подходило к концу, и тщательно скрываемое недовольство не могло укрыться от внимательного взгляда Великого магистра братства Астарты. Его тайные посланцы уже давно постучались в двери ведущих торговых домов и предложили им свой выход. Банкирам и купцам были чужды и непонятны идеи братства, но утопающий хватается за соломинку, к тому же соблазн скрытно напакостить вгоняющему их в ужас Трибуналу был очень велик.
Тесные и многолюдные в дневные часы улицы торговых кварталов пустели с заходом солнца, превращаясь в по-настоящему мрачный и пугающий лабиринт. Дубовые ворота запирались на прочные засовы и не открывались, что бы ни происходило в ночные часы снаружи. Ночью по улицам Царского Города передвигались лишь две группы людей: либо важные особы в сопровождении многочисленного конвоя, либо отщепенцы, которым нечего терять.
Два путника, идущие по этим темным дорогам, не относились ни к тем ни к другим, но ночная тьма их нисколько не пугала: они шли спокойно, не оборачиваясь на скользящие за спиной серые тени и не дергаясь от ночных шорохов. Невысокий плотный крепыш, закутанный с ног до головы в коричневый плащ, и следом за ним — настоящий гигант, также скрывающий лицо под капюшоном бесформенной хламиды. У ворот одного из домов шаги их остановились, и бронзовое кольцо трижды ударило в дубовую створку.
Сначала отворилось маленькое окошко, и невидимый изнутри взгляд придирчиво изучил лица ночных гостей, затем, заскрипев, открылась калитка, и путники, не произнеся ни слова, вошли во двор. Пройдя вслед за встречающим до дверей дома, они остановились, и тот, обернувшись, взглянул в закрытое капюшоном лицо.
— Магистр просил оставить вашего… — он замялся, — вашего спутника здесь.
Человек, к которому были обращены эти слова, неспешно скинул капюшон и пригладил коротко стриженные седые волосы. В его голосе прозвучала язвительность:
— Вот видишь, Го, каковы они — люди! Ты стараешься для них, рискуешь остатками своего бренного тела, а они брезгуют даже на порог тебя пустить.
Стоящий у него за спиной гигант никак не отреагировал, продолжая неподвижно возвышаться темной горой. Встречающий тоже не торопился открывать дверь, и седой человек, едва заметно усмехнувшись, бросил назад.
— Хорошо! Жди меня здесь, Го! — Его ледяные голубые глаза взглянули на человека у двери. — Так магистра устроит?
Тот лишь кивнул и мягко отворил дверь.
— Он ждет вас.
Ночной гость прошел в большую полутемную гостиную, освещенную лишь тремя горящими свечами в тяжелом подсвечнике. Пляшущее пятно света вырисовывало невысокую фигуру в сером до пят халате, стоящую у стола. Гость не стал приближаться, и хозяин тоже не сделал ни шагу — они продолжили молча стоять и смотреть друг на друга. Наконец вошедший, словно сбросив груз прошлого, произнес в своей обычной чуть насмешливой манере:
— Не могу сказать, что рад тебя видеть, Эрторий, но тем не менее здравствуй!
Верховный магистр братства Астарты не принял подачу, его голос прозвучал сухо и строго:
— Здравствуй, Странник! Надеюсь, мы обойдемся без иронии и колкостей, а сможем хотя бы на время забыть старые обиды и поговорить если не как друзья, то хотя бы как союзники. С того дня, когда мы с тобой сидели на одной скамье школы Высшего разума, много воды утекло, но я верю, что мы сможем договориться.
Неслышными шагами гость пересек комнату и, войдя в круг света, посмотрел прямо в лицо стоящему напротив хозяину дома. Его голос по-прежнему был полон сарказма:
— Если ты имеешь в виду тот самый день, когда вы изгнали меня из школы, то договориться нам будет нелегко.
Эрторий Данациус раздраженно поморщился.
— Сейчас не время вспоминать старые обиды! Я сам уже давно не тот, прежний. Поклонники Огнерожденного научили меня, как, впрочем, и многих других, что нетерпимость и фанатичная вера в свою исключительность ведут в никуда. Пусть мы никогда уже не сможем вновь стать друзьями, но путь у нас один, и враг тоже один — мы просто обязаны идти вместе до самой победы или погибели! Я верю, победа возможна, только если мы договоримся и будем действовать сообща, но все, что могу пообещать тебе сейчас, — если мы все же добьемся успеха, если Астарта позволит нам победить, то, клянусь, ты сможешь двигаться своей дорогой, и я не буду тебе мешать. Захочешь открыть храм своему темному богу — открывай, набирай послушников, учеников. Обещаю, братство Астарты мешать не будет. Каждый из нас пойдет своей тропой, но только после победы, а сейчас мы должны быть едины, ибо это наш последний шанс свергнуть тиранию церкви Огнерожденного Митры.
Лицо Странника немного смягчилось, но глаза по-прежнему отдавали безжизненным холодом.
— Ты хорошо говоришь, Эрторий. Впрочем, говорить красиво и убедительно ты всегда умел. Но в этот раз я знаю — ты не врешь, хотя бы потому, что тебе незачем. Сейчас у нас действительно один враг, а что будет после победы — посмотрим. Я давно уже не верю людям на слово, но надеюсь, ты запомнишь свое сегодняшние обещание, а я постараюсь дожить хотя бы из любопытства, хотя бы ради того, чтобы узнать, насколько такие люди, как ты, умеют держать слово.
Он отодвинул
