и красота особняка наверняка переживут и Еву, и Никиту, и всех жителей этого города. В некоторых комнатах начал зажигаться свет, но золотистое мерцание уже не казалось уютным, а напоминало пламя, разведенное охотником, чтобы отпугнуть диких зверей. Это место стало на время гостеприимным домом, но лишь затем, чтобы вновь превратиться в неприступную крепость, так и не покорившуюся Еве. Как, впрочем, и ее владелец.
Сидя в такси, она наблюдала, как Mon Trésor уменьшается, становясь маленькой черной точкой, пока вовсе не исчез из вида.
Ева закрыла глаза и провалилась в темноту.
Часть третья
Глава 30
Осень нагрянула в город внезапно, прогнав из парков веселые, шумные компании и нарядив в шарфы модников, еще вчера щеголявших в легких мокасинах на босую ногу. Солнце, по-прежнему яркое, стало обманчиво ласковым, заставляя по утрам кутаться в плащи и зябко поеживаться в сыром остывшем воздухе. Растрепанные верхушки кленов, тополей и лип окунулись в золотистую и алую краску. Природа, а вслед за ней и люди замедлились, готовясь к большой зимней спячке. Кипящее, бурное лето, полное событий и приключений, сменилось размеренной жизнью.
Глухой стук колесиков чемодана об асфальт соединялся с деловитым, хищным цокотом каблуков и хрустом сухой листвы под ногами. Аврора Воронецкая-Карраско вышла из стеклянного холла аэропорта с таким горделивым видом, что любому встречному было ясно: эта решительная женщина собирается осчастливить город своим присутствием. Летняя белая шляпа с широкими полями выдавала в ней гостью из южных краев, а многочисленные украшения – браслеты, серьги, цепочки, кулоны и бусы – бойко и задорно позвякивали при каждом шаге. Увидев Диму Белозерова, курившего невдалеке, она картинно остановилась, давая понять, что такие роскошные женщины, как она, не подходят к мужчинам первыми. Дима тяжело вздохнул.
– Добрый день, Аврора Альбертовна. Как долетели? – Белозеров учтиво взял чемодан из ее рук.
– Ох, – жеманно вздохнула Аврора, изобразив на лице гримасу, которая наверняка означала: как тяжело быть утонченной женщиной в краю неотесанных дикарей.
Дима понимающе кивнул, и какое-то время они шли вдоль парковки молча, не особенно понимая, о чем говорить. Но Аврора не могла долго сдерживаться:
– Знаете, Димочка, в этот раз меня поставили в особенно невыносимые условия. Мало того что придется жить в гостинице, так родная дочь даже не соизволила встретить в аэропорту. Вот и расти после этого детей, вкладывайся в них, всю себя отдавай!
– Ева ведь написала вам: у нее важная командировка, ее несколько дней не будет в городе. Если бы вы заранее предупредили…
– Какие глупости! – отмахнулась Аврора, перебивая Белозерова. – Ей просто плевать на родную мать! За полгода только два звонка. Два! Понятно, я не звоню, я-то занятой человек. А вот она могла бы!
Дима уже в десятый раз пожалел, что согласился отвезти эту безумную женщину в гостиницу. Но вслух сказал лишь:
– Вы же знаете, у Евы был… тяжелый период. Она даже с друзьями почти не виделась.
– Тяжелый период? Пффф, подумаешь, с мужиком рассталась, а делает из этого трагедию. Я всегда говорила, что моя дочь – бесхарактерная. Вся в отца. Если бы она слушала меня, то уже давно бы устроила свою жизнь. 32 года, и до сих пор не замужем, так и умрет старой девой! А я…
Белозеров молча вел машину, стараясь не вслушиваться в ядовитую тираду и с горечью размышляя, как не повезло Еве с родительницей. За окном проносились ресторанчики, витрины магазинов, еще не закрывшиеся летние террасы… Над входом в кофейню «Кофта», где они с Евой и Алисой любили завтракать, меняли вывеску. Горшки с крупными красными петуниями уносили внутрь, а вместо них выставляли композиции из сухоцветов. Все, даже самое хорошее, когда-нибудь заканчивается, думал Дима. Но место отжившего неизбежно займет что-то новое. Таков закон.
– Хорошо вам провести время в городе, – прохладно попрощался с Авророй Дима и поспешно оставил ее с чемоданом на крыльце гостиницы.
* * *
Неудобная деревянная скамейка, уродливые искусственные цветы, дешевая мебель – подходящий антураж для всего этого цирка, с горечью подумал Стас Калиновский. Время тянулось изнуряюще медленно. Ерзая на твердой скользкой поверхности, Стас Калиновский молча терпел выпады судьи: «Как вы оцениваете нанесенный вами ущерб?» – хотя в ответ хотелось заорать: «Никак, блять, от этих зажравшихся говнюков не убудет!» Осталось выдержать какой-нибудь час, и кошмар закончится. Сегодня последний суд.
Фотограф опустил голову, думая, как мелкая пакость могла обернуться шестью месяцами унижений. Когда в марте пришла повестка в суд, он решил, что это злой розыгрыш, чья-то тупая шутка. Если бы! Статьи ебучего Гражданского кодекса об уроне деловой репутации оказались вполне реальными. Хотя что он такого сделал? Просто рассказал правду? Кто знал, что сученыш Игнатьев будет с таким рвением защищать своего дружка и его шлюшку.
– Ответчик, вы признаете исковые требования? – строгий голос судьи выдернул Калиновского из размышлений. Поначалу Стас даже не понял, что обращаются к нему. Он нехотя посмотрел на адвоката и, не дожидаясь его реакции, сквозь зубы процедил:
– Нет.
– Отвечайте громче.
– Нет, не признаю!
Сегодняшнее слушание было далеко не первым за последние полгода. В районном суде он с треском проиграл, и его злая, недовольная физиономия – кадр из зала заседаний – заполонила интернет. Даже соседи узнали, что «Стрим. Ру» подал иск о защите деловой репутации. Стас стал буквально злодеем года. Теперь и речи не шло о том, чтобы найти новую работу. Нужно было защищаться, и он, собрав последние деньги, отложенные на машину, позвонил знакомому адвокату. Но шли месяцы, а они проигрывали один суд за другим… Сегодняшнее заседание в Верховном суде должно было поставить точку в этой утомительной, выжавшей все соки истории.
К счастью для Калиновского, сама Ева не подала иск о клевете. Еще одного дела он бы уже не выдержал – ни финансово, ни морально. Главным ударом, неожиданным и подлым, стал демарш жены. Вернувшись домой после очередной встречи с адвокатом, он наткнулся на два чемодана у двери и огромную сумку с фототехникой. Эта тварь просто собрала вещи и выставила его за дверь! Мало того, Яна запретила общаться с девочками, аргументировав это тем, что он «никудышный отец». Мир рушился прямо на глазах, и Стас, растерянный и униженный, совершенно не понимал, что с этим делать.
В один из дней, окончательно отчаявшись, он забыл о гордости и поехал домой к Воронецкой, готовый просить прощения, пресмыкаться и умолять до тех пор, пока она не попросит Игнатьева отозвать иск. Напрасно! Открывшие дверь молодые айтишники