переживайте вы так. И воскресят вас снова. И это – всего лишь сон. Что?! Ну, так ваша проблема, что вы верите снам. Да не плачьте вы так, не стенайте. Не сожалейте по себе. Не жалейте и полюбите вы себя. Возлюби ближнего своего. Ну, зачем же зачем, всю свою жизнь, как опустившегося родственника-неудачника, мы отвергаем свое второе, но на самом деле, первое истинное и единственное, вечное, духовное – Я?
Может этот мир – мир потерь? И, возможно, самое главное для чего нам дана жизнь здесь – это научиться терять. Не приобретать или приумножать, сохранять, развивать и всё такое. А именно научиться терять. Но нам эти мысли ещё непреходяще чужды. И как больно меня бьют по голове. Как больно!
Что-то не так?
Да все не так!
Палач – сволочь: промазал. И всё лупит, и лупит топором по моей башке. Всмятку голова, уже одно месиво, а не голова. Да и не топор это, а молот, и не на плахе моя голова, а на наковальне. И как больно эти удары отдаются в моей голове! Как там у Есенина:
«Друг мой, друг мой, я очень и очень болен,
сам не знаю, откуда взялась эта боль.
То ли ветер свистит над пустым и безлюдным полем,
то ль, как рощу в сентябрь, осыпает мозги алкоголь!»
Алкоголь, сигара, потом ещё сигареты, блин – травка, ой и таблетки… Блин, ну что же я так вчера набухался… Набухался я.
Я сплю, а меня кто-то бьёт по голове. Во сне не разобрать, а я проснуться не могу. Я как бы и проснулся уже, но нет сил открыть глаза, даже прийти в сознание сил нет. Вчерашние события, еда и алкоголь на ночь – дали о себе знать. Да и таблетки. Всё из-за них. Но кто так меня больно бьет? А – это стук. Стук в дверь. Ну и за чем так долбятся? Я проснулся. Один в комнате. Светло. Утро или день. Не понять. Я как чумной.
Черный человек ломится ко мне. Похмелье. И как мне фигово!
Стук и крик – «Николас, это Катя, открой срочно, у нас беда!»
О боги!!! Что еще?!
Я вскочил, открыл дверь, вошла Катя и за ней двое полицейских.
– Слушай, здесь такое дело, Ника погибла ночью. У себя во флигеле. К ней приходил её Алекс, её парень и он её убил. Жестоко… Выколол глаза, порезал всю, пытался отрезать ей голову, но это у него не получилось и сам он повесился. Там же. Я прихожу к ней утром с тортиком, а этот: висит – сука, весь в её крови и покачивается! Гад, гад, подонок – всю жизнь ей изгадил и убил её! Сука!
И Катя впала в истерику. Вбежали медики со «скорой». Что-то вкололи ей. Катю вывели из моей комнаты.
И мне заодно сделали укольчик. По моей просьбе. А то и я поплыл. Честно говоря – почувствовал, что умираю.
Да. Вот полиция, будут задавать вопросы.
Все хорошо. Я могу отвечать. Я собрался силами, как перед спортивным стартом.
Минут через двадцать полицейские ушли. Мне велели не уезжать из города и быть на связи.
Я лег и вырубился. Засыпал в слезах и всё крутилось в моей голове: «Ника, сакральная жертва ее рода, девятое колено, сакральная жертва, сакральная жертва, сакральная жертва…».
Часа два ещё проспал.
Снова пришла Катя. Разбудила. Вот – выпей. Здесь в стакане успокоительное. Я выпил, и теперь мне стало реально легче.
– Коктейль из антидепрессантов, витаминов, энергетиков? – спросил я.
– А ты очень догадлив! – грустно улыбнулась Катя. – Ты кушать хочешь?
– Пока нет. Может кофе выпью по позже, – будто в стену сказа я. Во рту я почувствовал неприятный привкус вчерашнего пьяного веселья. «Какой, ужасный и отвратительный запах у меня изо рта» – подумалось мне.
– Наверное, съедешь?
– Не знаю. Может быть. А куда?
– Понятно. Хорошо. Но если что, то я уже звонила по поводу тебя. Говорила. Мои друзья, они знали Нику и любили её, супружеская пара, они завтра заедут сюда помочь организовать прощание. У них дом на берегу океана, и они, если что, тебе за недорого сдадут квартиру, ну если ты решишь съехать. Там у них никак здесь, там у них просторно, целый этаж для тебя, комнаты три, кухня, два санузла, балконы, виды на океан. Целый этаж коттеджа пустует. Если хочешь, давай к ним. Они хорошие добрые люди. Я здесь и дальше буду одна справляться со всеми делами.
– Ну да. Как-то лихо все закружилось, точнее, будет, сказать – закрутилось, – говорю я Кате, а сам уже в ванной комнате вовсю чищу свои зубы, – Смерч! Я даже пока не могу понять, как и что мне дальше думать и поступать. Но за заботу, Кать, спасибо, конечно. Познакомлюсь с ними, твоими друзьями, латифундистами, и там всё и решим, – говорю я, вытираясь полотенцем, и выходя из ванной.
– Фёдор и Елена. Имена моих друзей латифундистов, как ты их называешь.
– Класс. Фёдор и Елена – есть у меня в романе такие персонажи, и у них живет герой романа, в доме на океане.
– Вот может тебе и в самом деле к ним и съехать? Я вчера на вечеринке почему-то почувствовала, что у тебя негативное отношение к сайтам и к нашей работе. Это для нас проблема. Сайты – наша жизнь, работа, наш образ жизни. Понимаешь? Мы любим сайты и нам нравиться на них работать. Или я ошибаюсь по поводу тебя и твоего отношения к сайтам?
–Да. Сайты… Мне и в правду не очень нравится идея этих сайтов. Я их любил и зависал на них сутками. И я их ненавидел. Сейчас я почти равнодушен к их деятельности. Но, знаешь, не хочу больше соприкасаться с этим явлением. У меня есть свои личные истории, связанные с вебкамом и поэтому я считаю, что имею право судить, что к чему, хотя сказано – да не судите!
– Ты верующий!
– Совпадение и случайность, мои придуманные божества, – ответил я.
Ну вот. И Катя, как и Ника, вот так, невзначай, стала склонять наш разговор в сторону религиозных тем и смыслов. Ну уж нет. Ещё раз не поведусь. Давай-ка, Катенька, Катюша, уйдем в сторону от тем Бога. Не сегодня. Не сейчас. Как-нибудь в другой раз. Какое-то грустное продолжения эти откровения имеют в этом доме. Смерть Ники, как отсеченная голова Иоанна предтечи. Довольно. Еще, одной смерти здесь – я не перенесу. И я продолжал.
