насквозь — как есть ведьма.
— Бросит она тебя, — сказала. Мирон нахмурился, не понимая, а она все шамкала провалившимися губами: — Ты от нее чего хочешь? Чтоб похвалила. Не похвалит она тебя, другими глазами смотрит. Ты, милок, лучше бы этот свой костер из зависти и злобы загасил — вот тогда она бы и покивала. Спроси что хочешь. Кое-что помнится.
— Вика. Про Вику помните?
— Вика зубы тянула бесплатно. Без наркоза, чай. Никого не жалко. Сколько ей лет было? Тридцать? Тридцать пять? Девчонкой она была. Денег много берет, да? Это как раз у нее в крови. Все хотят на эту кобылу — и ты хочешь, по глазам вижу.
— Она умерла, — отрезал Мирон и вышел. Так себе ведьма: что хочет, то и видит. Вот бы и ему так же.
На крыльце бесстрастно подносил к губам сигарету Константин. Людмила покачивалась в ветхом гамаке между двумя яблонями, вскидывая и опуская ноги.
— Зубы тянула… — повторил Мирон, ни к кому конкретно не обращаясь, но Людмила, кажется, поняла. Подхватила:
— Ага! Добрая девка была, наша, аксаковская. Нам, чтоб зубы полечить, надо в Мытищи ехать, так она тут кабинет открыла и по выходным принимала. Приезжала бозна откуда, с другого конца Москвы, но ей вот было важно, что где она родилась, там и пригодилась. И брала недорого, таких цен уже и нет нигде, а если с острой болью…
— Ильинична сказала — бесплатно, — перебил Мирон.
— Так то не всем, этим только, ну, кто совсем без денег, без документов. Мы-то хоть с пенсией, а такие есть, что пахнут, — никакой врач их в кабинет не пустит.
— Лица без определенного места жительства, — подсказал Константин.
— Они самые, у них тут что-то вроде общежития, но тихо сидят, мы и не видим.
— А не в том ли доме, — осенило Мирона, — где бесы свиней кормят?
— Дык да. Может, ими и кормят, мне почем знать?
— Зачем тогда им зубы лечить? — философски поинтересовался Константин. — Новеньким мостом и подавиться можно.
Людмила только отмахнулась — и ушла в сарай.
Возле машины Мирон пожал похоронщику руку.
— Схожу посмотрю, че там. С бесами пообщаюсь. Сильно дорого не считай, ладно? Я видел, бабка не глядя натыкала.
— А чего ты так переживаешь? — сощурился Константин. — Как будто из своих платишь.
— Так я из своих и плачу.
— Нет, брат. Нет.
Мирон подождал, пока он уедет, еще раз посмотрел на дом Вики и отправился искать Людмилу. Та, похоже, не только с продуктами помогала: согнув спину, рьяно выдергивала одуванчики, которыми у Ильиничны зарос весь участок. Мирон кашлянул.
— Помочь чем?
— Помогай, — согласилась Людмила.
Теперь они дергали одуванчики вместе. У Мирона мгновенно заныла поясница, но Людмила и не думала сбавлять темп.
— Корни оставляешь, — бубнила она. — Никогда на земле, что ли, не работал?
— У нас дачи не было.
— Сразу видно. Вот так их хватай — и подкручивай, когда тащишь, чтоб стебель не ломался. Во-от. И не спеши, тут не спешка, а качество важно.
Все руки соком заляпал, пятна теперь фиг ототрешь.
— А дом этот ваш. С бесами. Далеко?
— Да прям! Из калитки выйдешь — и налево, к лесу. Там тропинка есть, не заплутаешь. Че, любопытно стало?
— Жуть как, — сказал Мирон, прикидывая, насколько внушительной должна стать кучка выполотых им сорняков, чтобы считаться «ношей». — Когда еще со свиньями поговоришь.
— То не свиньи, а беся.
Людмила с хрустом разогнулась.
— Пойдем, хватит. Один хрен, зарастет. Помог как смог.
— Тогда скажите: «Была ноша моя — Мирон пришел, себе взял».
— Эт че, колдовство какое?
— С вас не убудет, а мне пригодится.
— На тебе! — Людмила скрючила фигу, поплевала через левое плечо и крутанулась против часовой стрелки. — О, всесвятый Николае, угодниче преизрядный Господень, теплый наш заступниче, и везде в скорбех скорый помощниче…
Восхитительная смесь веры и безверия. Забив на жертвочку, Мирон вышел за калитку и побрел к лесу. Бездомные, бесы, свиньи… Многовато для одной деревеньки, где «никто не барагозит». А лес хорош. Чистый, светлый, и, кажется, ничего странного здесь произойти не может. Свинья ей, значит, молитву коверкала. Отборно тетку глючит. Что там в потешке дальше было? Накормлю вас салом. А может, и не глючит…
Бывший санаторий стоял обособленно и заброшенным не выглядел. В окнах — новенькие стеклопакеты, даже пленку не содрали. Какие-то доски навалены, по виду свежие, колючая проволока блестит, как с конвейера, только камер, о которых говорила Света, уже нет. И ветерок доносит отчетливый запах скотины: насчет свиней не факт, а вот куры кудахтали. Мирон хотел снять с ладони самоклеящийся бинт, но руки после прополки одуванчиков были черными. Попытка отмыть их санитайзером удалась не особо: хватило только на два пальца, которыми ковырял бинт.
Ни на что особо не надеясь, подумал: «Увидеть скрытое» — и присел.
С берез вокруг дома гроздьями свисали бесы. Они копошились, спихивая друг друга с ветвей, — один мелкий бес не удержался и плюхнулся к ногам Мирона, попытался взобраться на плечо, но Мирон пинком отбросил его к забору. Хуже всего был истошный поросячий визг: «Ви-и! Ви-и! Ви-и!»
«Скрыть», — велел Мирон и присел под дерево. Автоматические ворота как раз пришли в движение, выпуская битую в хлам «девятку».
— Э! — Перед лицом Мирона возникли остроносые ботинки, переходящие в джинсы. Где-то он их уже видел… — Слышишь меня? Ты чего здесь, по объявлению?
— По… — закивал Мирон, — объявлению.
— Морда у тебя знакомая. Из каких краев?
Чуть было не сказал правду, да вовремя оттормозился. Брякнул: «Комсомольск-на-Амуре» — родной город папы.
— Документы есть?
— На вокзале сперли.
— А так вообще, делать что можешь? — Он присел перед Мироном на корты. Сорвал травинку, сунул в рот и зажевал, буквально источая сочувствие: — С этим… — Дважды шлепнул по сгибу локтя. — Как?
— Никак, — натурально испугался Мирон. — Я не… Вот. — И выставил перед собой руки. — Работать могу, учился на ай… Ти-и, комар, зараза! На ветеринара.
— Айболит, значит. Из Комсомольска-на-Амуре. По объявлению.
— Ага, — осклабился он столь же радостно, насколько не понимал происходящего.
— Звать как?
— Колян.
— Ну, и я Колян! Давай, Колян, в дом, скажи, что от меня. Поешь, отдохнешь, а с утречка на вахту.
Во дворе были натянуты веревки, на ветру полоскались простыни и наволочки. Навес со скамьями, похоже курилка. Дверь в дом нараспашку, но, как только задвинулись ворота, стало ясно, что территория — тюрьма, хрен выберешься.
Встречать его никто не спешил, так что Мирон свободно обошел дом по кругу и уткнулся в курятник: отгороженный сеткой участок для выгула и сараюшка с насестами и соломой. Рядом, в вонючей темноте, тяжело ворочалась свиная туша. Когда Мирон, насмотревшись, собрался повернуть
