радио, нужно экономить питание. Все стали расходиться, но я видела, как за эти минуты посветлели лица партизан.
Помню, засыпая в эту ночь, я думала, какой же это партизанский край, если стоит такая тишина! Я не знала тогда, что это была временная передышка.
В это время как раз наш отряд влился в полк «Тринадцать», который готовился тогда к выходу в южные районы Смоленской области. Начался весенний марш 1943 года»,
ДМЫНИЧИ
Шли теплые прозрачные дожди. По утрам на поля, лощины и рощи ложился туман, но даже и туман этот, казалось, имел запах пороха. Не подчиняясь войне, набухали на деревьях почки. Снег оседал на пригорках и сползал в овраги, где уже шумели, резвились весенние потоки.
Такая радостная ранняя весна…
А партизаны кляли эту весну на чем свет стоит. У кочубеевцев на ногах были валенки, и их с великим трудом приходилось вытаскивать из грязи. Намокшая одежда сдавливала плечи, затрудняла движение. А по пятам полка «Тринадцать» шли фашисты и не давали партизанам ни минуты отдыха. С большими трудностями полк подошел к реке Днепр в районе деревни Сырокоренье. Лед на Днепре еще не тронулся, но поверх льда шла весенняя талая вода. Пришлось переправляться по воде.
Вышли в Краснинский район, партизан раньше здесь не было, и полицаи жили спокойно. Партизаны начали громить полицейские гарнизоны. Всего в полку было человек восемьсот, но когда полк проходил, то люди говорили, что партизан тысяч десять. И такая слава разнеслась о полке Гришина, что на разгром его были посланы крупные силы гитлеровцев под руководством двух генералов.
И вот начались ежедневные бои. Днем бой, а ночью партизаны становятся на марш и уходят. Полк пробирался в Брянские леса. Подошли к реке Сож — лед уже тронулся. Самое разводье. Пришлось отойти. К тому же кончились боеприпасы. В районе деревни Гололобовка связались с Большой землей, и три дня для полка Гришина самолеты сбрасывали боеприпасы и питание. Теперь уже можно было вступать в открытый бой с фашистами. Так и случилось. В деревне Дмыничи полк «Тринадцать» был окружен фашистами и принял неравный бой.
Отряду «Победа» было приказано занять оборону с северо-западной стороны деревни, между 1-й и 2-й ротами 3-го батальона. Шел мелкий дождь, и партизаны лежали прямо в грязи. Кто успел подстелить себе клочок соломы, а кто так и лежал в наспех отрытом окопе, наполненном водой. С самого утра началась перестрелка. Потом немцы подтянули артиллерию, и начался ураганный огонь по нашей обороне. В деревне Соболево, на горушке, где была церковь, фашисты к вечеру установили шестиствольный миномет, и он, не умолкая ни на минуту, начал устилать нашу оборону снарядами. Партизаны еще никогда не слышали звука этого миномета. Потом его стали называть «Скрипуха». Впечатление такое, будто положили десятка два рельсов и по ним пилят огромной пилой. Снаряды ложились кучно. Много, было убитых, раненых, но ни один из бойцов не струсил, хотя партизаны уже знали, что почти весь командный состав выведен из строй. Снаряд попал прямо в командный пункт отряда. Был ранен Кочубей, в голову и в руку. Ранен комиссар Яцино и начальник штаба Семен Кондратьев. Медсестра Байдина не успевала перевязывать раненых, но скоро и ее ранило. Она попросила разрешения у командира перенести его в госпиталь, но Кочубей наотрез отказался и продолжал руководить боем.
После артминометного огня немцы пошли в атаку. Наши пулеметчики Львов, Воробьев, Дмитриев залегли у своих пулеметов, но огонь не открывали, стараясь подпустить фрицев как можно ближе. Немцы пошли лавиной в несколько рядов-. Вот уже осталось сто метров, восемьдесят, пятьдесят. И тогда жуткую, напряженную до предела тишину разорвал пулемет Василия Львова. За ним вступили в бой автоматы других партизан.
Бронебойщик Андрей Климов метким огнем из ПТР сковывал артиллерию противника.
Цепь гитлеровцев поредела и откатилась назад.
Но это было лишь временное затишье. Через десять — пятнадцать минут немцы снова пошли тремя волнами. И снова оборона встретила их шквальным пулеметным и автоматным огнем. Пулеметчик Шешин в упор расстреливал фашистов. Перед ним образовалась целая груда убитых фрицев, как заслон. Но и заслон этот не помог, и фашистская пуля оборвала жизнь смелого пулеметчика.
Наравне со всеми в обороне лежали девушки: Эля Рыжакова, Ася Колобашкина, Надя Козлова, Тамара Шаронина, Нина Сафонова. Нервы у них оказались покрепче, чем у ребят, и они подпускали немцев совсем близко, на двадцать — тридцать метров, и в упор расстреливали из своих автоматов.
Напор врага ослабел. Остатки недобитых офицеров, бросая раненых, повернули обратно. Пятая, и последняя, атака отбита, последняя, потому что наступила спасительная темнота, а по ночам немцы, как известно, не вояки. Под прикрытием темноты полк «Тринадцать» ушел через болото в сторону деревни Волково. Убитых некогда было даже похоронить, и товарищи просто прикрыли их соломой, попросив жителей деревни похоронить товарищей. В этом бою отряд «Победа», как и весь полк, потерял многих своих бойцов.
Сохранилось письмо Тимки Горбачева, которое он писал матери после боя в деревне Дмыничи. Вот оно.
«Привет из глубокого тыла противника. Здравствуйте, мама и братья!
В первых строках моего письма спешу сообщить вам, что я жив и здоров. Прошло много времени с того дня, как я видел вас, теперь мне представился случай написать вам письмо. Мама, после многодневных боев, когда даже поесть было некогда, я могу вам написать хоть три слова. Не знаю, как вы там себя чувствуете, а я хорошо.
Сколько погибло фашистской своры за этот месяц боев!
Мама, за меня не беспокойся, я чувствую себя хорошо и ожидаю лучшего. Мама, вот только прошу тебя: сообщи Юриной, что в деревне Дмыничи погиб смертью героя Витя Юрин, а после тяжелого ранения умер и Витя Дмитриев. И сообщи маме Белугина, что Ваня тоже ранен в ногу. Не забудь, передай, что Витю Дмитриева мы похоронили в самой деревне.
Мама, напиши ответ, может быть, и получу твое письмо.
С приветом. Горбачев Т. Ф.».
И вот спустя двадцать пять лет партизаны полка «Тринадцать», а вместе с ними и отряда «Победа» приехали в Дмыничи, чтобы почтить память погибших здесь друзей. Все жители деревни высыпали им навстречу. Многие узнают партизан, обнимают их, плачут.
— Слушай, хлопец, а не ты ли это с пулеметом у нас на чердаке сидел?
— Я, бабуся, я.
— А этот неужто сам Кочубей? Ох и ранило тебя, бедняжку, тогда, как и жив остался…
— Мы, дедушка, у вас картошку ели. Помните, перед атакой? Немец как даст из миномета,
