Нина Семенова
Февраль — кривые дороги
ВЕСЕЛЫЕ КЛЮЧИ (ПОВЕСТЬ)
Самым веселым человеком в Веселых Ключах был дед Тарас.
Когда у него спрашивали: «Как жизнь?» — он прищуривал левый глаз, будто целился из ружья, и, весело причмокивая языком, отвечал: «Систематически». Он вообще любил говорить загадками, чем частенько ставил в тупик все население Веселых Ключей, которое сплошь было моложе его, потому что шел деду Тарасу восемьдесят девятый год.
И хата у него стояла тоже на самом веселом месте. Вокруг — березовая роща, пообочь хаты два ключа. Из них-то и брала начало речка Ключовка, а деревня поэтому называлась Веселые Ключи.
Рассказывают, что раньше были в Веселых Ключах и самые веселые ребята, озорники да плясуны. До войны из самой Москвы приезжали представители набирать из Веселых Ключей артистов для ансамбля песни и пляски. Вот и повыбрали всех. А тех, что не сгодились в плясуны, война подобрала. Поэтому и жил дед Тарас долго — за себя и за всех. Жил, любил жизнь, а еще любил рассветы. За все свои годы он не пропустил ни одного, они будто сил ему прибавляли.
Вот и сегодня дед Тарас встал раненько, вышел на крыльцо, прислушался. Тихо на деревне, еще все спят, а он не спит, бодрствует — значит, жив-здоров и еще проживет столько же.
От реки тянулся низиной туман, подползал прямо к крыльцу, но даже в тумане дед Тарас различил валяющуюся на земле бадейку: забыли убрать с вечера. Кряхтя и постанывая, он сошел с крыльца, прибрал бадейку, а когда взошел опять на крыльцо, вспомнил, хлопнул себя по лбу:
— Батюшки! День-то сегодня какой! Внучка замуж выходит!
Он вернулся в хату, но будить никого не стал, сам прошел в спальню, открыл гардероб и достал чистую рубаху. На рубахе по воротнику и по поясу шли дорожкой красные крестики — внучка в прошлом году вышила.
«Хорошая она у меня, послухмяная», — подумал дед Тарас.
В новой рубахе, причесанный, умытый, он снова вышел на крыльцо, всем своим видом показывая, что работать в этот день не намерен. Пусть другие, кто помоложе, стараются. Он свое отработал, а сегодня поглядит на них, порадуется.
Но больше всех он радовался за себя: дожил все» таки до светлого денька, до праздничка. Это ж не в шутку сказать: за последние годы в Веселых Ключах, считай, первая свадебка. «Ах ты, Дианка, ах ты, внучка! Не гляди, что глазенки вкось, а стрельнула: самого видного парня в округе заарканила!»
Внучка-то у него одна — от всего корня осталась. Пятерых сынов унесла война, лишь дочку младшенькую не затронула. Думал, понянчит внучат, но пришлось только одну выпестовать, да и то безбатьковщина.
«Это ничего, — решил дед Тарас, — выросла не хуже других».
Он прошелся раз-другой по двору, подобрал и сложил в поленницу дрова, глянул в небо. Солнце еще не всходило, хотя края облаков на востоке уже занялись густым синеватым огнем. Одно облако было похоже на быка, и кольцо в ноздре светилось. Дед Тарас загляделся на него, и глядел долго, пока не заслезились глаза и ноги не стали подкашиваться. Тогда он подошел к плетню и сел на то место, куда раньше всех заглядывало солнце. Заглянет — и сразу уйдет, но и этой минутки хватало деду Тарасу, чтоб зарядиться лаской на целый день. Лаской и радостью, потому что кто еще дает такую радость жизни, как не солнышко.
Замычала корова в хлеву, живую душу рядом почуяла.
— Рано, Лысуня, поспи еще, — сказал ей дед Тарас и увидел бригадира. Тот куда-то спешил. Но как ни торопился он, поравнявшись с дедом Тарасом, все ж таки спросил, поинтересовался:
— Как жизнь, дед Тарас?
— Систематически, — по привычке ответил дед — да и помер.
Взошло солнце, в деревне все задвигалось, зашевелилось, а дед Тарас продолжал все так же праздно сидеть у плетня, никем, кроме солнца, не замеченный.
Вскоре вышла на крыльцо и Дианка, заметалась, засуетилась, готовя все к празднику. Сама не своя, она бегала то в погреб за картошкой, то к колодцу за водой, покрикивала на попадавшихся под ноги кур: «Кыш вы, суматошные!» И вдруг будто споткнулась на бегу, вспомнила: «А где ж это дед Тарас? Что это его давно не видно?»
Она одна знала заветное дедово место, где он солнце по утрам встречал, и решила заглянуть туда: наверное, кости греет. Подошла тихохонько и соломиной через плетень пощекотала деду ухо:
— Ку-ку!
А дед и не слышит.
Так и пришлось свадьбу отложить, а вместо свадьбы справлять поминки.
Дианка ходила заплаканная. Уж кого-кого, а ее дед Тарас любил больше всех. Потому что судьба у нее такая горькая. Считай, без отца, без матери выросла. Отца — того давненько леший из дома унес, мать на ферме с утра до вечера. Так дед Тарас ее и вынянчил. Но и Дианка в долгу не оставалась, такая ласковая. Бывало, ни одной конфетки сама не съест — половинку деду Тарасу.
Похоронили деда Тараса с почестями: играла музыка, и безбородый батюшка в брюках дудочкой кадилом чадил, потом, как и полагается, вынесли деда из хаты ногами вперед и понесли на кладбище. В общем, все прошло честь по чести, как сказал бы сам дед — систематически.
Только Дианка после похорон заупрямилась: не пойду замуж — и все тут. Мать и так и эдак ее уговаривала: перед людьми теперь совестно, ведь уже зарегистрировались. Но Дианка стояла на своем: «Не пойду. Может, я только из-за деда и выходила замуж, потому что он просил. Теперь — не хочу. Да и за кого идти?» Андрея ведь она и не знала совсем. Ну, учились когда-то вместе, в лапту играли — и все. Однажды, когда Андрей уже вернулся из армии, встретились на узкой тропе, у речки. Он руки расставил, загородил дорогу:
— Угадай, чего я хочу?
— Блинов, — сказала Дианка, — блинов со сметаной.
— Дурочка! — Андрей схватил ее за руку и не отпускал, хотя она и вырывалась. — Жениться на тебе хочу — вот что!
Дианка расхохоталась ему прямо в лицо — не поверила. Она считала себя очень некрасивой, и чтоб такой видный парень, как Андрей… Шутит
