Юсупова. Сел в машину.
Джонатан, который побаивался деда и в особняк Барятинских старался лишний раз не соваться, тут же скользнул мимо меня на пассажирское сиденье. Отчитался о своём неизменном отношении к государю императору.
— Едем в одно неприятное место, — предупредил я. — Режимный объект. Чаек там, боюсь, не очень жалуют, так что с собой не возьму.
Джонатан меня проигнорировал, даже глаза закрыл. Едва ли я мог сказать что-то такое, чего он не знал. Как, откуда, почему сверзилась на меня эта чудо-птица?.. Если настанет когда-нибудь тихая и спокойная жизнь — сразу же займусь этим вопросом. Вот честное слово — сяду на розового единорога и поеду разбираться, наслаждаясь видами тихой и спокойной жизни со всех сторон.
* * *
В этот раз, днём, в застенке Тайной канцелярии было более людно. Как и в той лаборатории, где я был один раз, незадолго до её разрушения, люди в белых халатах деловито сновали из кабинета в кабинет, не отрывая глаз от бумаг с результатами исследований. Здесь создавались чудесные амулеты, здесь изучали Тьму, здесь происходило множество таких вещей, о которых я и подумать не мог.
— Сколько вам потребуется времени? — спросил дородный не то охранник, не то санитар, остановившись перед нужной дверью.
— Зависит от того, что господин Юсупов хочет мне сказать, — пожал я плечами.
Ответ здоровяка не удовлетворил. Он продолжал держать ключи, не спеша вставлять их в замочную скважину.
— Господину Юсупову не рекомендуется принимать визитёров дольше десяти минут, — объявил он.
— Хорошо, пусть будет десять. Если не хватит — продлим.
— Вам тут не бордель, сударь, — насупился охранник.
— Если бы я думал, что тут бордель, я бы совершенно точно не пошёл к проститутке по имени Жорж Юсупов. Так что искренне надеюсь, что вы правы.
Кажется, здоровяк попробовал усмехнуться, но подавил этот недостойный порыв. Лицо осталось каменным.
— Прошу, господин Барятинский.
Он отпер дверь и открыл её. Кивнув, я вошёл внутрь. Захлопнувшаяся дверь едва не ударила меня по затылку.
— Боятся они тебя, — заметил я.
Жорж Юсупов сидел за столом и листал книгу. На меня бросил только быстрый взгляд, как будто я заходил к нему по пятнадцать раз на дню.
— По большому счёту я воспринимаю это как комплимент, — откликнулся он. — Здесь столько глушилок на магию, что я даже не уверен, маг ли я до сих пор… Недавно попробовал сколдовать огонь — ничего не вышло.
— Матрас поджечь хотел?
— Нет. Просто полюбоваться огнём. Кстати говоря, ты знаешь, что, согласно Священному Писанию, все мы подлежим уничтожению?
— Ты об этом хотел поговорить?
— Нет. Это — начало светской беседы, не более того.
— В таком случае предлагаю не затягивать светскую беседу и побыстрее перейти к сути дела. — Я отошёл от двери и уселся в кресло, вытянул ноги. — Ты хотел меня видеть. Зачем?
Жорж наконец оторвался от книги, откинулся на спинку своего кресла.
— Может быть, мне просто скучно, Барятинский. Я сижу тут один. Каждый смотрит на меня как на больного или как на опасного преступника. А с кем ещё я могу поговорить? Мои так называемые друзья предпочли забыть о том, что когда-то меня знали. Моя матушка… — Он поморщился. — Будем откровенны, она вряд ли вообще понимает, где я нахожусь, это место гораздо дальше от дома, чем ателье, в котором заказывает платья. Дядюшка? Даже не смешно. Вот и получается, что только с тобой мы можем порычать друг на друга, как в старые добрые времена. Жаль, подраться не получится — немедленно вмешаются и остановят.
— Окей, белобрысый, — развёл я руками. — Десять минут у тебя есть. Но имей в виду, что в третий раз я сюда не поеду.
— Я думаю, поедешь, — серьёзно сказал Жорж. — С твоего позволения, перейду к делу. Итак, у нас есть семь смертных грехов. Простаки полагают, будто они были в таком виде сформулированы в Библии, но — нет, ничего подобного. Концепция зародилась несколько позже. Собственно говоря, записал эти грехи Папа Григорий Первый в 590-м году. Им предшествовала работа Иоганна Кассиана, основанная на трудах Евагрия Понтийского, у которого фигурировали «восемь злых помыслов», а не «смертных грехов». Иными словами, ничего мистического эта концепция в себе не несёт, это лишь людские…
— Назови хоть одну причину, почему эта муть должна быть мне интересна? — перебил я.
— Интересно то, что люди, в основной своей массе, понимают: всё, что находится в списке смертных грехов, действительно — пороки, уродующие душу. Похоть. Чревоугодие. Жадность. Лень. Гнев. Зависть. Гордыня. Я, к примеру, на протяжении всей своей жизни охотно предавался последнему. И теперь я это вижу.
— Так ты покаяться хочешь, или что? — недоумевал я. — Ну так попроси, чтобы прислали священника. Я думаю, тебе охотно пойдут навстречу. Я — увы, не тот человек, которому стоит исповедаться. Мне бы со своими грехами разобраться…
— Я хочу тебе помочь! — резко сказал Жорж. Он схватил со стола газету и протянул мне. — «Беспроигрышная лотерея едва не обернулась трагедией! Новый подвиг молодого князя Барятинского». Интереснейшая статья, много подробностей. Прочитал с большим любопытством, и, веришь — уже тогда в голове что-то щёлкнуло! Но я не понял, что. А вот — буквально вчерашнее. — Жорж протянул мне ещё одну газету. — «Чудовищное развлечение, человеческий зоопарк в Париже закрылся из-за страшного прорыва Тьмы! По неподтверждённым данным, в ликвидации прорыва принимал участие молодой князь Барятинский».
Я пожал плечами:
— Н-ну… Ни тем, ни другим я не горжусь. Если ты имеешь в виду гордыню…
— Да нет же! — внезапно разозлился Жорж. — Проснись ты, наконец! Хватит думать о себе одном, не уподобляйся мне! Смотри: то, что произошло в Гостином дворе, по сути своей — жадность. Один из семи смертных грехов. В списке он идёт не первым номером, но кто мы такие, чтобы спорить с постановщиком? Захотел поменять грехи местами — поменял. Суть того, что произошло, от перемены мест не изменилась! Все те люди, что пришли в Гостиный двор, пришли, дабы получить что-то, не дав ничего взамен! Получить много и за так, понимаешь? А Париж?.. В газете, конечно, выражаются очень обтекаемо. Однако я понял, что гвоздём программы были обнажённые негритянки. Или, как там это сказано — «в национальных нарядах»? Состоящих, насколько я
