знаю, из одних только бус на шее?
— И? — спросил я. Хотя до меня уже тоже начало доходить.
— Похоть, — сказал Жорж. — Ещё один из смертных грехов. И, к слову, то, с чего начинается список. Не знаю, зачем и почему, но Тьма решила поиграть с людьми в их игры. Она что-то пытается сказать. Кому-то.
— Что именно?
— Не знаю. Например, что люди — все люди — подвержены смертным грехам. Что они охотно кидаются в объятия порока. И, быть может, поэтому не заслуживают того, чтобы жить.
— Чушь какая-то. — Я сбросил газеты на пол. — Нам-то что с того? Да пусть хоть по семи чудесам света прорывы устраивает, это ровным счётом ничего не меняет!
— Для тебя — нет. Но для кого-то ведь меняет? Задумайся над этим, Барятинский. Если абстрагироваться от моральной стороны вопроса, то, что произошло в Гостином дворе и в Париже, выглядит как части чудовищной театральной постановки. Тьма как будто хотела прорваться не только для того, чтобы унести побольше жизней. Она словно задалась целью продемонстрировать всю людскую мерзость.
— Да кому, чёрт возьми⁈ Кому продемонстрировать?
— Не знаю. Но это должен быть человек, который, во-первых, достаточно умён для того, чтобы увидеть связь. Во-вторых, начитан — чтобы знать о самой концепции семи грехов. В-третьих, он должен быть очень впечатлительным. Ну и, самое главное, в-четвёртых. От этого человека должно очень многое зависеть. Я имею в виду, касаемо Тьмы.
Жорж смотрел на меня так, будто на самом деле знал, о ком идёт речь. Но не хотел говорить об этом вслух. И я, к собственному неудовольствию, понял, что и для меня это — не тайна за семью печатями. Человек такой был лишь один, во всём мире.
— Пары статей маловато для такой смелой теории, — попытался спорить я. — Пока всё это выглядит притянутым за уши.
— Пары — маловато, согласен. А как насчёт трёх? — Взяв ещё одну газету, Жорж подошёл и протянул её мне. — Эта — недельной давности, я уж почти было выбросил её. Однако после «человеческого зоопарка» решил перечитать вот эту заметку.
Я взял газету и прочитал обведенное карандашом объявление: «Извѣстный рѣстораторъ объявляетъ о конкурсѣ: „Кто больше съест?“ Состязанiя состоится ** дѣкабря въ помѣщенiи рѣсторана „Кукушкинъ дѣти“. Участiя совѣршенно бѣсплатное. А побѣдитѣль получитъ право питаться въ означенномъ рѣсторанѣ бѣсплатно цѣлый годъ, вмѣстѣ со своей сѣмьёй и близкими!»
— Сам произнесёшь слово на букву «ч», или мне взять на себя этот труд? — осведомился Жорж.
— Чёрт побери! — Я опустил газету.
— Немного не то слово, но, думаю, суть ты…
— Я ещё зайду, — сказал я и встал с кресла.
— Буду считать дни в ожидании нашей встречи, — усмехнулся Жорж.
Но я его уже не слушал — колотил в дверь.
* * *
«Антон Петров! — мысленно повторял я, разгоняя машину. — Антон, мать его, Петров!»
В изощрённости мышления Тьме было не отказать. Зря я считал её тупой стихией, думать она обучилась. Да так, что боже, сохрани. Откуда в ней эта способность завелась — поди знай, но вряд ли сама, от сырости. Скорее всего, Тьма использует людей.
Кто самые влиятельные люди в государстве? Разумеется, аристократы. Дворяне. И их фамилии, как правило, отличаются звучностью, запоминаются. Часто даже герб сам по себе перед глазами встаёт, когда слышишь фамилию. И если бы для исполнения своих замыслов Тьма выбрала именно аристократов, фамилии в списке были бы знакомыми. Мне достаточно было вместе с Витманом совершить рейд и собрать всех.
Но кто такой Антон Петров⁈ Да любой человек с улицы, чёрт его дери. Или — известный ресторатор. Мещанин, хорошо поднявшийся, но не снискавший дворянства. И таких вот ребят, ворочающих неплохими деньгами и обладающих неплохими возможностями, в одном только Петербурге — пруд пруди.
Кто их считает? Где, чёрт побери, компьютерная база, где можно искать соответствия?
— Сука! — вырвалось у меня.
— Государю императору — ура! — укорил меня с пассажирского сиденья Джонатан.
— А ведь ты прав, — вдруг задумался я и резко свернул. — Есть, есть у нас такая база!
Когда собеседник произносит только одну фразу, он довольно быстро превращается во что-то вроде инструмента для медитации. Помогает рассортировать мысли по ячейкам и сделать правильные выводы.
Остановившись возле знакомого дома, я достал из кармана портсигар, открыл его и набрал на клавиатуре текст: «Наиболѣя вѣроятное мѣсто слѣдующаго прорыва — Зона Д. Нѣобходимъ особый контроль, но тихо».
Секунды не прошло, как на экране вспыхнул ответ: «Принято».
Я перевёл дух. Ну, вот и завертелись колёсики-шестерёнки. А я пока попробую сработать на опережение.
Глава 22
В окно машины постучали. Я повернулся и увидел одного из шестёрок Федота. Пожилой дядька, постарше самого Федота, решил осесть и остепениться вместе с начальством. Теперь он не пробивал должникам головы, а довольствовался должностью кого-то вроде дворецкого.
Я опустил стекло.
— Здравствуйте, многоуважаемый Константин Александрович, — заулыбался домоправитель. — Федот Ефимович заметили ваше авто из окна и просят к ужину.
— Сама любезность, — усмехнулся я. — Ворота-то откроешь? Или мне машину тут оставить?
— Разумеется, открою! Как же можно допустить, чтобы на улице стояла? Проезжайте, прошу.
Я въехал в раскрывшиеся ворота.
Федот встретил меня в домашнем халате — явно не собирался принимать гостей.
— Здорово, старый бандит, — улыбнулся я. — Ну что, как дела? Как на самолёте полеталось?
Когда-то я пообещал Федоту полёт на самолёте и предупредил персонал ангара, что такой-то персонаж может подъехать. Он и подъехал, как мне доложили. Судя по тому, что больше ни о чём не докладывали, обошлось без жертв, а в подробности я не вникал.
— Чудесно, чудесно, — сказал Федот, тряся мне руку. — Однако больше — ни-ни. Мне это представляется неправильным.
— Что именно? — Я упал в кресло в гостиной, Федот сел напротив.
— Людям свойственно ходить по земле, этим и предпочтительно ограничиваться.
— Вроде как «рождённый ползать летать не может»? — улыбнулся я.
— Золотые слова! — Федот поднял бокал с вином. — Прошу, не откажите. Вино превосходнейшее.
— Не откажу. Спасибо.
Мы выпили.
— Слушаю, ваше сиятельство, — сказал Федот. — Вижу ведь, что не просто так заехали. Помощь требуется?
— Требуется. Только не такая, как в прошлый раз. Попроще.
