перед ней в очереди стояла только наркоманка. Эсфирь затаила дыхание.
— Милая, я с тобой разговариваю. Кто тот мужик, с которым ты обычно ходишь?
Надо было что-то ответить.
— Мой отец, — прошептала она, не поднимая головы.
— Хм. И куда же он делся?
Еще одно забытое слово всплыло в мозгу Эсфири и сорвалось с губ шепотом:
— Он пошел в прачечную. — Она указала направо, как если бы прачечная находилась за углом, не дальше пары кварталов отсюда.
— Ага. — Женщина осмотрела ее с головы до ног, зацепившись взглядом сначала за грязную простыню и кроссовки, подошва которых оторвалась у носков, а затем за парик. — Твоя мама знает, где ты?
Эсфирь не колебалась.
— Она умерла, — сказала она, опустив глаза.
— Ну-ну, — скептично усмехнулась женщина.
— Оставь ее в покое, Дженис, — низким гортанным голосом произнесла долговязая блондинка на каблуках. — Может, там какая-нибудь фигня с опекой.
Женщина по имени Дженис огрызнулась в ответ:
— Матери должны быть со своими дочерями. Особенно когда отец никуда не годен. — Она произнесла последние слова, чеканя слоги, и многозначительно посмотрела на каблуки блондинки и ее упругие обнаженные ноги.
— Да пошла ты, Джей, — вздохнула блондинка. — Да и как знать, может, мать у нее еще хуже. Вот моя точно была хуже.
Они продолжали спорить, но к этому времени наркоманка отошла от прилавка, и Эсфирь поспешно шагнула вперед. Банки с сосисками кончились, остались только нут и одна банка с жареной фасолью, поэтому она молча указала на них. Пожилая работница пункта раздачи, которую Эсфирь часто видела здесь, с ничего не выражающим лицом толкнула через прилавок еще и консервированные персики в сиропе:
— Вот, приберегла для тебя. Если что-нибудь понадобится, дай мне знать.
Эсфирь не набралась духу кивнуть, опасаясь, что Джон Дэвид испытывает ее и наблюдает откуда-то поблизости. Она лишь на мгновение встретилась взглядом с работницей и попыталась полуулыбкой поблагодарить ее за персики. Женщина по имени Дженис уже исчезла, а долговязая блондинка сложила руки на груди, что-то бормоча себе под нос.
Эсфирь поспешила домой, наступая кроссовками на волочащуюся по земле мятую простыню. Интересно, узнает ли Джон Дэвид, что она вышла из дома, и если да, то каково будет наказание? Если это испытание, то она его провалила. Ей вспомнилась библейская история про Авраама, который связал своего сына Исаака и успел занести над ним нож, сверкающий в лучах утреннего солнца. Так рассказывал ей Джон Дэвид. Бог тоже принес в жертву своего сына Иисуса. В жертву всегда приносили сыновей, и никогда — дочерей. Значит, для родителей важнее дочери? Или, наоборот, сыновья?
Она прошла на кухню, поела, спустилась по лестнице в свою каморку и залезла в постель.
Лежа в кровати, она услышала, как скрипнула дверь и две пары ног пересекли кухню.
Сначала она не узнала голоса Джона Дэвида: он казался более высоким и напомнил ей о человеке, которого она знала давным-давно, человеке с гитарой. Слов она не могла различить, но тон был дружелюбным. Второй голос был девичий. Раздался резкий скрежет стула по полу, сопровождаемый визгом боли и взрывом смеха. Кем бы ни была эта девочка, она очень неуклюжая.
— Эсфирь! — крикнул Джон Дэвид. — Эсфирь, иди сюда!
Она взглянула на парик и простыню, брошенные у изножья кровати.
— Мы не пойдем на улицу, одеваться не надо. Просто поднимись и познакомься кое с кем.
Познакомься кое с кем. Она осторожно поднялась по лестнице в ночной рубашке. На кухне рядом с Джоном Дэвидом стояла девочка, возможно, чуть младше Эсфири, невысокого роста, с темными волосами, заплетенными в косички. На ней были черная футболка и короткая черная юбка, которая открывала грязные ноги, белеющие выше выцветших пестрых носков.
— Эсфирь, это Шарлотта, — сообщил Джон Дэвид.
Эсфирь с ужасом увидела, что он сбрил бороду, и сразу вспомнила гитару на ремне с вышитым узором, комнату с плакатами на стенах. Кожа, прежде спрятанная под бородой, оказалась розоватой и бугристой, как куриная шкурка, рот выглядел маленьким и тонкогубым, над кадыком виднелся крошечный порез.
Ей вдруг подумалось, что имя Шарлотта начинается с той же буквы, что и слово «шлюха». Эсфирь не отрывала глаз от пола, но чувствовала, что Шарлотта с любопытством рассматривает ее, и внезапно устыдилась своего вида: заношенная ночная рубашка поверх джинсов, которые он выудил из мусорного контейнера; из-под обтрепанных отворотов выглядывают грязные босые ноги. Интересно, не воняет ли ночная рубашка? Ее никогда не стирали.
— Шарлотта, Эсфирь — моя племянница. Она гостит у меня.
Снова раздался тот же голос нового-старого Джона Дэвида, который напомнил ей о том времени, когда она была кем-то другим, давным-давно. Он повернулся и обратился к ней так по-доброму, так ласково, что ей захотелось заткнуть уши и кричать до тех пор, пока она не перестанет его слышать.
— Эсфирь, позволишь Шарлотте воспользоваться твоим компьютером, чтобы проверить электронную почту? Она далеко от дома и была бы очень тебе благодарна.
Никакого компьютера у Эсфири не было, однако она поняла, чего от нее ждут, и кивнула, не поднимая глаз.
— Отлично. Тогда мы спустимся к тебе в комнату. Подождешь нас здесь несколько минут?
Эсфирь кивнула в знак согласия и посторонилась. Когда они проходили мимо нее, Шарлотта сказала: «Спасибо». Эсфирь быстро взглянула на нее, мельком заметив карие глаза с золотистозеленым отливом, и протянула руку, чтобы остановить Шарлотту, но та уже заметила узкую дверь в задней части кухни.
— Ого, тут что-то вроде потайного хода? — спросила она.
— Бомбоубежище, — пояснил Джон Дэвид, нависая над ней.
— Да не может быть!
— Этот дом принадлежал моим дедушке и бабушке. Дед был летчиком-истребителем на Тихом океане, его взяли в НАСА в шестьдесят первом. Старики могли бы переехать в большой дом в Клир-Лейк. Но бабушка верила, что холодная война закончится ядерным холокостом, что скоро придет Иисус и поразит землю. — Его голос постепенно удалялся. — И она убедила деда построить здесь подземный бункер.
— Ну и дичь, — сказала Шарлотта, немного расслабившись.
Ну и дичь. Эсфирь ни разу не слышала этой истории. Когда она представила, что у Джона Дэвида были дедушка и бабушка, он вдруг показался абсолютно обыкновенным.
— Подвал ниже уровня моря не устроишь, но достаточно десяти тонн бетона — и убежище от радиации готово.
Слова влетали ей в одно ухо и вылетали из другого, словно скучный урок истории, будто говорящий их Джон Дэвид не возносился выше любой истории, был вовсе не божеством, а обычным человеком, живущим в обычном доме.
— Вашей племяннице так повезло! Самая крутая спальня на свете.
Голос Шарлотты удалялся вниз по лестнице
