с ним посылочки и письма друзьям, нам в том числе… Его сшибает машина… Мальчики и Неля сиротеют…
* * *
На следующий год мы опять в Израиле, с Зямиными выступлениями. Навещаем Нелю, слава богу, рядом живет близкая подруга. И мальчики. Работает, настоящий молодец, вокруг много людей. И это потому, что она такая – «желанная». Люблю это слово, означает не только, что к человеку хорошо относятся, но и он милостивый, расположенный. Хоть и в разных странах, но мы стали друзьями, не подругами, а именно друзьями – не хватает друг друга, скучаем. Ездила с нами в Себеж, на открытие памятника Гердту. Что говорить? Подарок Судьбы.
* * *
Мельком, получая ключи от его дома, познакомилась с Гариком Губерманом. А когда приехала с Зямой, они познакомились, и мы даже у них жили, они были дома, а не на заработках в Америке.
Зяма узнал Израиль благодаря Гарику – так, как он, по-моему, об этой стране никто рассказать не умеет. Ехать в машине, когда Гарик за рулем, – наслаждение. Главное его обращение к хулиганским водителям, которых везде хватает, не мат, а произнесенное с интонацией, с которой произносят «ё… твою мать», слово «мотек»: «Сладкий ты мой!»
Читая и слушая Гарика, часто думаю, что краткость не сестра, а мать таланта. Ведь с ума сойти от глубины всего двух строк: «Давно пора, е…а мать, умом Россию понимать!» У кого еще, кроме Игоря Губермана, такая сила самоиронии? Быть в компании Зямы и Гарика – именины сердца! Так, между прочим: сидим около камня, под которым – во всяком случае, так говорят – похоронен царь Давид, создатель Иудейского государства (ХI век до нашей эры). Вдруг подходит молодой человек:
– Зиновий Ефимович, очень прошу, автограф!
Гарик:
– Ну напиши, только укажи место!
Гердт:
– А Додик не обидится?
Счастливы все! Молодой человек хохочет вместе с нами.
Прошу Гарика свозить в Вифлеем, говорит, что с удовольствием, но невозможно, надо иметь какой-то то ли пропуск, то ли какую-то еще ксиву, иначе машину изувечат. Но находит дяденьку с такой бумагой. Тот везет нас, но предупреждает, что, когда выйдем из машины, нас облепят арабы с требованием бакшиша. Я его успокаиваю, говоря, что надеюсь управиться. Он не понимает, но обалдевает, когда мой арабский опять нас выручает: вышли из автомобиля, человек пятнадцать подростков нас окружают, хватая за одежду. И я не очень громко, но решительно и внятно произношу очень грубое по-арабски, равное нашему распространенному «пошел на…й», и толпа рассыпается в секунду. Шофер просит научить…
* * *
Есть еще два человека, из-за которых меня тянет в Израиль. Первый – это поэт Сара Погреб. О ней мною написано в книге «Зяма»[17], но вдруг вы туда не доберетесь, чуточку повторюсь.
Зяма был много лет назад с выступлениями в Магнитогорске. Среди всегда после окончания приходящих людей была немолодая женщина. Она обратила на себя его внимание очень небанальной речью, но огорчила, вынув из авоськи, где была еще бутылка кефира, красную папку, сказав, что в ней ее стихи. Все знали его погруженность в поэзию и всегда несли. Он прочитывал все, написанное в столбик, не прочитать он не мог, но радовался редко…
Через два дня, ложась спать, он открыл папку и через пятнадцать минут сказал: «Встаем, читаем, это настоящее!» Утром он позвонил Саре (она с мужем жила в Москве, а в Магнитогорск ездила к сыну), высказал наши впечатления и помчался к Дезику Самойлову за их проверкой. Дезика не было дома. Папку оставил, а через день Дезик позвонил, сказал, что папку найти не может и пусть Сара к нему придет и почитает. В трепете Сара отправилась. Через десять минут чтения, извинившись, Дезик ее прервал и позвонил: «Юра (это был Левитанский, они жили в одном доме), все бросай, иди сюда, здесь стихи». Когда Сара закончила им читать, Дезик сказал, что никаких советов он ей давать не будет, так как она сложившийся поэт, и что надо публиковаться. Велев ей сделать подборку из нескольких стихотворений, написал к ним представление, и вместе с Зямой они отдали это в журнал «Дружба народов», где и была первая Сарина публикация. Истинный талант всегда радуется чужой божьей искре и помогает ей!
* * *
Сара с мужем Мишей оказались в Израиле, так как старший сын Рома вынужден был уехать из Магнитогорска – дети серьезно болели от тамошней экологии.
Самойлов написал вступительное слово и к сборнику «Я домолчалась до стихов», когда Сара была уже в Израиле. В этом вступлении такие слова: «Сара Погреб – человек зрелый и поэт свершившийся… в ее стихах нет колебаний вкуса… У нее есть… свой голос… Надеюсь, что читатели услышат все это». Услышали. Несколько лет назад она была признана лучшим русскоязычным поэтом Израиля, а в изданной в Америке антологии русских поэтов рядом с великими именами – ее имя… В Израиле вышел второй сборник «Под оком небосвода», а осенью 2012 года в любимом издательстве ДЕКОМ – еще один сборник «Рассвет и сумерки». В нем есть мое «Еще одно предисловие» (перед ним предисловие крупного литератора Романа Тименчика), в котором выплескиваю эмоции: «Когда женщина пишет стихи, о ней чаще всего говорят: поэтесса… а если… она занимает место в настоящей поэзии… о ней следует сказать только: поэт… Перед вами стихи истинного поэта… Рада за всех, кто держит этот сборник».
Сара приезжала к нам в Тель-Авив в гостиницу из Ариеля, написала об этом.
Поздравление Сары (текст) на Танин юбилей (2013), а фото – Сарин юбилей (2011)
О двух вечерах в Тель-Авиве, об одесской песенке, о романсе Свиридова, о тоске
1
Есть интересней, есть прелестней,
Но Зяма выбрал эту песню,
Где лампочка всю ночь не гасла:
«Ну почему ты не пришел,
Когда я была согласна?»
О женском сердце кинолента.
Одесса… Магия акцента.
(Я, знаете, люблю евреев.
Им надо быть еще храбрее.
Их ненавидят так открыто,
И каждый может быть убитым.)
А Танины сновали руки.
Сначала подшивали брюки,
Потом погладили рубашки,
Потом перемывали чашки.
Минуты на три – божья милость —
Мгновенье приостановилось.
Сумерничали окна
