нераспроданными бананами.
Боря отвез нас в Беэр-Шеву к Аллочке – Милиной ученице, до отъезда работавшей у нее в отделении. Она и муж были на работе, десятилетний сын в школе. Мы пришли раньше и сели чай пить. Взяли свежую, утром мальчиком купленную халу и с удовольствием от нее отламывали. Под вечер все собрались, была пятница – начало шабата. Поставили еду на стол и разломанную халу в том числе. И вдруг раздался дикий крик: «Кто тронул халу?! Зарежу!» – в полной истерике бился ребенок. Оказывается, это пятничная хала, которую можно начинать есть только с наступлением шабата, то есть после захода солнца в пятницу. Мы с Милкой кинулись к нему просить прощения, говоря, что резать ему придется нас, но мы сделали это не со зла, а по невежеству…
* * *
Наконец, главный поход – Гефсиманский сад. Туда едем на такси, позволяем себе, так как знаем, что от автобуса до входа в сад далеко. Подъезжаем, стоит охранник-араб и начинает на иврите что-то говорить нам. Прошу перейти на арабский. Широко открыв глаза, объясняет, что перерыв и войти можно только через два часа. Но явно доволен, что разговариваем на его родном языке. Все ему рассказываю, откуда мы, и доказываю, что нас надо пожалеть и пустить. Он открывает калитку, заглядываем – пустой, огромный, спускающийся мягким наклоном сад и внизу большая группа людей, входящих в храм.
– А это кто?
– Последние, кто успел до перерыва, американцы.
Я потрясена: американцы, а такие тихие!
Вспоминаю, как в Греции мы с Зямой поехали в Эпидавр, чтобы посмотреть древний-древний театр, устроенный за 350 лет до нашей эры и сохранившийся, славящийся невероятной акустикой. Он устроен как цирк: арена и поднимающиеся от нее высоко-высоко амфитеатры, трибуны. Чудо акустики: вы стоите внизу, в центре арены, и даже ваш шепот можно услышать в последних рядах амфитеатра. Зяма встал внизу, а меня послал наверх. И только он начал тихим, но пафосным голосом: «Гнев, о богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына…» – как рядом с ним появилась большая группа людей, а жирная тетенька в чем-то жутко лиловом встала вплотную к нему и во весь голос заорала: America, America, over the world… Зяма тихим голосом сказал, а я слышала наверху (!): «Сейчас я ее убью и начнется третья мировая война…»
Поэтому молчащие американцы были в диковинку.
Арабский язык помог, и дяденька нас впустил. Мы были одни, шли мимо оливковых деревьев, таких скрюченных, что можно было поверить в их тысячелетний возраст. Подошли к вертикально стоящей каменной плите, на которой на трех языках выгравировано: «Моление о чаше» («Эту чашу мимо пронеси…»).
И тут для меня наступил момент, которого не было никогда: ни до, ни после, ни разу в жизни и который никогда не забуду. Это не было ни шоком, ни волнением, а возникло очень спокойное, но уверенное чувство точного знания, не веры, а именно просто знания, постижения: да, этот человек стоял почти две тысячи лет назад на этом месте и просил о снисхождении…
* * *
В Иерусалиме, если есть возможность, надо бывать. Вообще, если бы человечество было людьми, то есть единственными на земле существами, умеющими разговаривать, то договорилось бы о том, что некоторые места на земле должны быть «открытыми», то есть принадлежать всем, всем…
Глава 43
Израиль и для Зямы
«Костюмер». – Сценка по рассказу Бабеля. – Виктор и Неля Гордины. – Гарик Губерман показывает Зяме Израиль. – Поэт Сара Погреб. – «О двух вечерах в Тель-Авиве». – Юбилей Сары. – Муся Каждан.
Побывав в Израиле, я поняла, что необходимо как-то организовать, чтобы Зяма туда попал. Судьба все организовывает: на следующий, девяносто первый, год получаем приглашение от театра «Гешер»[15] приехать к ним. Этот театр организовал Евгений Арье, вернее, он образовался из студентов театрального курса, который вел Арье, и их дипломного спектакля «Розенкранц и Гильденстерн мертвы». С этим спектаклем они и выехали в Израиль. Арье – режиссер, который поставил с подачи Валерия Фокина – руководителя Театрального центра имени Ермоловой – спектакль «Костюмер». Гердт сыграл в нем заглавную роль, полноценно выйдя на «человеческую» сцену. Имел большой успех – смею повторить мнение зрителей и прессы.
Валерий Фокин и Гердт
«Гешер» пригласил Зяму, чтобы он был как бы ведущий и одновременно бенефициант в их выступлениях в поездке театра для знакомства по городам Израиля. Кроме того, умный Арье за несколько репетиций поставил с Зямой и актрисой Наташей Войтулевич (сегодня, выйдя замуж за «коренного» израильтянина, стала Манор) сценку на полчаса игры по рассказу Бабеля «Элья Исаакович и Маргарита Прокофьевна».
Русская проститутка приводит к себе жалобного еврея-коммивояжера и через день утром провожает его на вокзале, держа в руках маленький сверток. «В свертке были пирожки, и жирные пятна от них проступали на бумаге» (Бабель). Зяма, обожавший Бабеля (одна из лучших его телевизионных работ «Гердт читает Бабеля»), и артистка, явно талантливая, да еще, как сама говорила, «рядом с мастером», играли так, что зал плакал. Мы все идиоты, не организовали съемки…
Неля Гордина с нами в Себеже
Жили в Тель-Авиве. В Иерусалим предлагали ехать в машине, но я, помня въезд в этот город, сказала, что поедем в автобусе, на втором его этаже. На таханат марказит[16] сели: Зяма – на первый ряд, за водителем, я – позади него. Волновалась ужасно, уговаривая себя про себя: чего я, гойка, волнуюсь – вдруг не впечатлит? Но когда проехали место, где сверху открывается вид на город, Зяма обернулся и сказал: «Да, действительно, это рассказать нельзя!» Я была счастлива.
* * *
За несколько лет до этой поездки Гердт был в Воронеже на Мандельштамовских чтениях, где познакомился с Виктором Гординым – поклонником этого поэта, выражающим истинное поклонение действиями. Чтения состоялись благодаря и ему. За год до нашего приезда семья Гординых – Виктор, Неля и двое сыновей, под ростков-красавцев, приехали из Воронежа в Израиль. Позвонили, встретились у них дома, познакомились с Нелей, тоже уже не знаю за какие заслуги посланную мне Небом. Перед нашим отъездом Витя пришел к нам в гостиницу, принес в подарок маленький семисвечник…
Почему за светлым обязательно печаль? После нас, уже зимой, в Израиле был Веня Смехов, и Витя поехал на велосипеде в аэропорт, чтобы его проводить и послать
