Хальер сделал знак Лоуресу покинуть кабинет и идти по делам, наложил заглушающее звуки заклинание на комнату. Ответил:
— Еще как потешаюсь — впервые за много лет передо мной стоят действительно интересные задачи. Можешь говорить спокойно — нас не слышат.
— Ужас. Обычно ты считаешь очень интересными те случаи, что несут потенциальную опасность взорвать наш мир к чертовой матери и когда приходится уповать лишь на Божью милость, — проворчал император. — Ты помнишь про мой приказ на выходной?
— Помню, — поморщился Хальер.
— А сегодня вечером…
— Вечером не могу, у меня очень важный эксперимент. — Теперь в голосе ира прозвучало еле сдерживаемое возбуждение, тоже замеченное императором:
— Есть подвижки по порталу?
— Кажется, есть. Во всяком случае, идея, которая меня посетила, — оригинальна и гениальна, а вот сработает ли…
— Ну-ну, успехов тебе, скромный мой друг. Коул, прошу — спи этой ночью в своей постели и желательно — не один, ладно?
Хальер поморщился:
— Заботишься о моем алиби?
Ответ императора прозвучал еле слышно:
— Я сам, лично сравнил даты последних убийств с датами твоих магических экспериментов с порталом, о которых еще помнил. Коул, совпадение стопроцентное.
Хальер удивился. Задумался. Сказал:
— Спасибо, что заметил, мне никогда не пришло бы в голову сопоставить эти данные.
— Надеюсь, ты сделаешь из них верный вывод…
— Конечно, вывод очевиден: кто-то старательно отслеживает мои работы в области теории магии и явно с неблаговидной целью оклеветать меня этими убийствами и прикарманить результаты моих трудов. Адис, ты же понимаешь — если кто-то посторонний завладеет моими записями, то нынешние наши проблемы покажутся детскими игрушками, а слова про «взорвать империю к чертовой матери» перестанут быть шуткой. За сохранность дубликата моей тетради, лежащего в императорском хранилище, отвечаешь ты и отвечаешь не только своей короной, но и жизнями своих родных и нас с тобой.
— Знаю, не опасайся за свои гениальные и жутко опасные разработки, сам их не потеряй, — ворчливо ответил император. — Завтра утром будешь во дворце?
— Да.
— Готовься к раннему вылету на отдых.
Хальер поморщился, но промолчал. Когда император сбросил звонок, глава тайной канцелярии поднялся к себе на этаж и велел позвать в его кабинет второго дознавателя. Когда тот вошел в двери, холодный синий взгляд главы заставил его вытянуться в струнку и рявкнуть по уставу:
— Здравия желаю, ир! По вашему приказанию прибыл!
— Крелис, вопрос прежний: что по беглой магине? Что дал обход домов?
— Вы были правы, ир: в одном доме, который в агентстве числился как несданный, мы обнаружили следы проживания женщины: платье, платки, черный вдовий наряд, похожий по описанию на тот, что был на базарной ворожее, и книги по магии и истории, разбросанные на всех столах и у кровати. Еще запасы провизии и тетрадь с ее записями.
— Тетрадь немедленно принести мне, — встрепенулся Хальер, — книги, которые она читала — тоже, позаботьтесь о закладках, если книги раскрыты. Что за дом? Какой адрес? Где он расположен на карте города?
Мужчины склонились над картой Кресси. Рассмотрев местоположение дома, ир одобрительно присвистнул:
— Умница, голубка моя, сам бы именно такой вариант на твоем месте выбрал. Крелис, говоришь, засада до сих пор там, но никто не приходил? Уже не придёт, она как-то перекинулась к подпольщикам, когда вы ее спугнули… В этом районе ничего в последние дни не происходило?
— Прикажете выяснить, ир? — вновь вытягиваясь в струнку, гаркнул второй дознаватель.
Хальер поморщился и проворчал:
— Так и скажи — не в курсе дел, сам не сообразил, сейчас все исправлю, чего орать над ухом?
Вскоре главе тайной канцелярии доложили, что в этом переулке позавчера от погони скрылся парень, распространявший прокламации подпольщиков. После очередного грозного рыка главы ищейки заметались и к вечеру выдали имя парня: Рислирин Хорс, который уже проходил когда-то давно по делу о помощи подпольщикам и его портрет сохранился в деле и был опознан преследовавшими его ищейками.
— Можете, когда хотите. Значит, Рислирин Хорс…
Глава 20. Неприличное предложение
Утро в доме Ника Дираса началось у Алеси с визита служанки, принесшей в спальню вычищенный и выглаженный мужской костюм — единственный, что остался у Алеси — и выстиранный полотняный платок, требующийся для превращения девичьей груди в юношескую. Поблагодарив девушку и отпустив ее, Алеся вытащила из-под подушки пояс с деньгами, предусмотрительно запрятанный вечером. В поясе были сложены оставшиеся 25 золотых монет, 7 серебряных и горстка медной мелочи. Отложив один золотой, Алеся все остальные рохи вновь запрятала в пояс, а прочие деньги ссыпала в карман жилетки, намереваясь при случае разменять отложенный рох — золотые было удобно копить и носить при себе, но в остальном они слишком бросались в глаза, так как редко использовались при расчетах в лавках, тавернах и на базарах. Одевшись и комкая в руках кепку, Алеся старалась предугадать, как ее встретит хозяин дома. Она уже стерлась из его памяти, но раз он прислал служанку в ее комнаты — значит, записки свои не потерял и о ее присутствии в доме знает.
«Самое тяжелое — смотреть в глаза знакомых людей, испытывать к ним симпатию, что успела во мне возрасти, и видеть в ответ полнейшее равнодушие в эмоциональном плане. Равнодушие, которое невозможно скрыть. События и факты легко записать, изучить и заново внести их в свою память, но на какой «бумаге» запишешь чувства? Помню, как старательно бабушка снимала на камеру наши встречи, сколько сил прикладывала к тому, чтобы помнить не только разумом, но и сердцем, но напрасно. Да, она любила меня, очень любила, но умозрительно, как любят тех далеких родных, которых никогда не доводилось видеть.
Мне Ник вчера очень понравился и я ему тоже, это точно. Его вначале холодный взгляд к моменту нашего расставания потеплел, проникся симпатией, интересом. Самонадеянно предположу, что и уважением тоже, а что меня ждет сейчас? Даже если он записал, как я и просила, сложившееся отношение ко мне, это не сильно поможет. Смешно читать: я доверяю такому-то и очень ему симпатизирую, если лицо этого такого-то не помнишь и внутреннее чутье упорно убеждает тебя, что все это может быть тщательно спланированным обманом. Когда люди убежденно говорят, что полагаются только на разум, они бессознательно лгут самим себе: уж я-то точно знаю, насколько важны чувства. Именно глубоко запрятанные впечатления, ощущения, образы, возникшие при общении с другим человеком, формируют наше подсознательное мнение о нём, порождают ту интуицию, благодаря которой мы либо доверяем, либо нет этому человеку. В случае со мной такие образы в бессознательном отсутствуют, и человек волей-неволей воспринимает меня как подозрительный объект, несмотря ни на какие увещевания разума».
