Снова намек на движение.
Джордж посмотрел на Сольца и Кушинга. Они спали, как и Гослинг: была смена Джорджа. А что ему сказал старший помощник? «Постоянно перемещай взгляд, Джордж. Не смотри ни на что слишком долго, иначе начнешь видеть то, чего нет». Гослинг был совершенно серьезен, когда говорил это, в его глазах не было ни малейшей искорки веселья. За свою жизнь он немало времени провел на часах и знал, какие странные вещи могут порой привидеться.
Джордж снова заметил движение и покачал головой. Господи, а сигарета была бы очень кстати. Сигарета и чашка горячего кофе. Они привели бы мысли в порядок.
Джордж ненадолго прикрыл глаза, а затем окинул взглядом плот: трое мужчин, спящих под пологом, и сам Джордж, дежурящий у входа, за которым клубится и манит к себе туман.
«Если понадоблюсь, — сказал Гослинг, — разбуди меня, понял?»
Гослинг. Курица-наседка.
Джордж заставил себя отвести взгляд от тумана и стал изучать воду. От нее, зловонной, затянутой гниющей пленкой, состоящей, казалось, в равных пропорциях из ила, слизи и разлагающейся органической материи, шел пар. Время от времени она подрагивала, как желе, словно под воздействием подводных течений. На поверхности плавали покрытые розовой тиной островки узловатых водорослей.
От тумана несло холодом и сыростью, но само море было теплым, как грязевая ванна, и странно манящим.
В тумане снова что-то шевельнулось, но, когда Джордж поднял глаза, оно уже исчезло.
Всякий раз, когда он отводил взгляд, движение повторялось, словно нечто желало оставаться незамеченным, во всяком случае пока. Джорджу показалось, что оно играло с ним, хотело вызвать у него страх, дискомфорт или тревогу. Если он был прав, то у таинственной силы в тумане это хорошо получалось: внизу живота у Джорджа забегали мурашки, яички сжались.
Опять движение.
И снова ничего.
Джорджу пришло в голову, что какой-то ребенок порхает в тумане, играя с ним в прятки или догонялки, стараясь показываться лишь мельком, не больше, пока он или она не будет готов, ведь тогда будет очень смешно.
Но Джорджу было не до смеха: он очень хотел запустить в ту сторону световую ракету и посмотреть, что скрывается в тумане, скользит туда-сюда, словно гадкий мальчишка, прячущийся за занавеской.
Джордж неоднократно пытался сглотнуть, но так и не смог смочить горло. Оно походило на часть старого механизма, ржавую и заклинившую, забитую пылью и мышиным пометом.
Море слегка подрагивало, сгустки зловонных водорослей плавали, распадаясь, словно что-то толкало их снизу. Большая темная масса растений прибилась к борту плота и странно пульсировала, словно дыша.
Джордж снова уловил движение. На этот раз нечто не пыталось спрятаться.
У самого края туманной завесы появилась фигура. Окутанная дымкой, она была видима настолько хорошо, что Джордж разглядел в ней маленькую девочку, которая стояла неподвижно, словно манекен или марионетка, ожидая, когда ее оживят пальцы кукловода.
Джордж моргнул и потер глаза — девочка все еще была на месте. По спине у него пробежал холодок. Джордж сказал себе, что этого не может быть: она камнем ушла бы под воду, да и что в тумане могла делать маленькая девочка?
Он перевел взгляд на Гослинга, хотел что-то сказать, разбудить, но в горле пересохло. Оно словно сжалось до размеров булавочной головки, и Джордж едва мог дышать.
«Если понадоблюсь, разбуди меня, понял?» — звучали в голове слова.
Джордж замер как вкопанный, сердце бешено колотилось в груди: девочка махала ему.
Он не мог ничего сделать, у него не было сил помахать в ответ, да и сама мысль привлечь к себе внимание была недопустима: эта маленькая девочка была живым воплощением всех страхов и тревог, пережитых им в детстве и во взрослой жизни.
Она двинулась в его сторону. Запаниковав, Джордж поспешил изгнать жуткие образы из головы, убедить себя, что это всего лишь галлюцинация, темная фантазия, исторгнутая из глубин подсознания, и если он позволит ей укорениться в голове, если у нее хватит сил закрепиться….
Но все было тщетно: маленькая девочка в одежде, напоминающей платье девятнадцатого века, приближалась, а он мог только смотреть на нее.
«Я не вижу никакой маленькой девочки, — пытался он успокоиться. — Я не знаю, что это: либо моя фантазия, либо кое-что похуже. Нечто хочет внушить мне, что оно — маленькая девочка». Эта мысль показалась ему вполне логичной.
Это было нечто мерзкое и уродливое, что населяет черные подводные долины и живет в гниющих остовах затонувших кораблей, перебирает кости утопленников и ветром воет в мачтах, заманивая суда в гиблые места. Живое олицетворение всех мужчин, женщин и детей, сгинувших в море, затянутых в темные кладбища покачивающихся ламинарий, выпотрошенных кораблей-гробниц и обросших ракушками костей, которых уже никогда не коснется солнечный свет.
Джорджу показалось, что девочка стоит на островке из водорослей, но это было не так: она, опутанная щупальцами тумана, очень медленно плыла в его направлении, не касаясь ногами воды. Он разглядел, что девочка была одета в василькового цвета вечернее платье из шелковой тафты, отделанное белой лентой и тесьмой, на шее у нее висел золотой кельтский крест.
«Это призрак, — подсказало ему чутье, — призрак маленькой девочки, затянутой некогда в это мертвое море, тень, обитающая в тумане».
Когда она приблизилась, он увидел, что ее золотистые волосы уложены локонами, а лицо гладкое и белое, как фарфор. Она казалась жуткой викторианской куклой: ее лицо было мертвенно-бледным, выхолощенным морской водой, глаза — огромными зияющими дырами, заполненными желтоватым свечением, словно две полные луны за облаками. Подернутая дымкой, девочка была всего в десяти — пятнадцати футах от Джорджа. Он увидел, что в ее волосы были вплетены длинные пучки водорослей, спускающиеся на плечи, а платье оказалось выцветшей тряпкой, подернутой плесенью. Похожий на пар туман вырывался из многочисленных отверстий в ее теле, словно внутри девочки горел огонь, и тянулся за ней вьющейся дымкой.
Джордж почувствовал себя так, словно глубоко внутри у него что-то разбилось с глухим звуком разлетевшегося вдребезги за запертой дверью бокала.
Она подбиралась все ближе и ближе. В ее горле копошились зеленые морские черви, с губ свисала нить слюны.
Джордж почувствовал, как наружу рвется яростный, пронзительный, раздирающий горло, отчаянный крик.
«Твоя душа… — с ужасом подумал Джордж, — она пришла высосать из тебя душу».
Морщинистые белые пальцы потянулись к нему, черной клокочущей дырой раскрылся рот — и Джордж закричал.
Он кричал, пока она не исчезла, не рассеялась, словно пар, и Джордж еще долго продолжал слышать в тумане отголоски своего крика, изменяющиеся и возвращающиеся к нему хором призрачных голосов: ни один их них не принадлежал ему.
