— О, Тедди! — шептала она. — Останься внутри!
— Пусти меня, я пойду туда! — потребовала она.
— Ты останешься здесь, — решительно сказал я.
Я обнял ее и еле удерживал обеими руками.
— Пусти, Уолтер! — кричала она. — Пусти меня туда!
Но пройти туда было уже невозможно. Откуда-то, как черти из табакерки, на сцену посыпались полицейские и принялись дубинками разделять враждующие стороны на две части, на ходу арестовывая сопротивляющихся. Большая часть дерущихся тут же кинулась врассыпную. Перед нами образовался заслон из полицейских, и пробиться сквозь него было нельзя. Нам оставалось только наблюдать как копы надевают на Фокса наручники и впихивают его на заднее сидение машины.
А потом мы увидели Тедди, который шел прямо на полицейских, не обращая внимания на приказы остановиться. Копы кинулись на него со всех сторон и принялись молотить дубинками и поливать из газовых баллончиков. Но Тедди мощным движением стряхнул их с себя, как медведь собак, и встал под фонарем во весь рост. Затем он развернулся и ринулся на полицейских. Тут же раздался треск выстрелов, и Тедди рухнул на тротуар.
Клайд прижалась ко мне и спрятала голову у меня на груди. Ее трясло. Потом она завыла, и ей откликнулась сирена приближающейся скорой.
Немного погодя тело Тедди погрузили на носилки, накрыли простыней, задвинули в машину и увезли. Стало очень тихо. Не было слышно ничего, кроме привычного шума машин — как будто где то далеко в ночи приглушенно рокотали барабаны воинов-масаев.
XXX
Все самые лучшие люди, которых встречаешь в жизни, чем-то похожи на бродячих собак или кошек. Они прибиваются к тебе ненадолго, а потом исчезают, и остается только пустота, справиться с которой ты пытаешься в одиночку.
После смерти Тедди я видел Клайд и Фокса только один раз. Потом они растворились где-то в улицах и переулках жизни, а мне осталось только воссоздавать их на страницах романа. Роман подходит к концу, хотя мне кажется, что он никогда не кончится.
Через четыре дня после несчастья в «Старбаксе» Фокс явился ко мне ночью. Я, как вы понимаете, был несказанно удивлен. Он стиснул меня в своих мощных объятьях. Выглядел он бледным, изнуренным, потрепанным, но улыбка была все та же — заразительная улыбка победителя. Правда, я заметил, что глаза у него теперь не улыбались.
— Как твоя книга? — спросил он, немедленно доставая из кармана «крышеломку» и медальон с «Безумием Малабимби».
— Господи, Фокс, да как ты удрал из тюрьмы?
— Клайд прислала мне твою рукопись. А в ней была спрятана ножовка.
— Вот оно что… Ну, значит, ты знаешь, что роман почти кончен, — сказал я.
— Я тоже, — ответил Фокс.
В эту ночь я выкурил больше зелья, чем за всю мою жизнь, предшествующую и последующую. Когда мы уже больше не могли курить, Фокс вдруг протянул мне «Крышеломку» и серебряный медальон — словно умирающий, который оставляет кому-то на память дорогие сердцу безделушки.
Он собрался уходить, когда было уже почти два часа ночи. В дверях вдруг обернулся и предложил мне прокатиться на машине.
— А откуда у тебя машина? — спросил я, выходя следом за ним на улицу.
— Оттуда же, откуда был грузовик для навоза, — ответил он.
Я понимаю, что вы ждете от меня писательской зоркости к деталям, но я, ей-богу, не помню, какой марки была реквизированная Фоксом машина. Новая модель, темного цвета, и ночь тоже была темная — вот все, что я помню. Я сел на переднее сиденье, Фокс тронулся с места, и мы принялись медленно кружить по окрестным улицам. У меня кончились сигареты, и я сказал ему об этом.
— Посмотри в бардачке, — ответил он.
Я открыл бардачок и увидел там пачку сигарет. И еще я увидел там пистолет.
— О господи, Фокс, откуда у тебя пистолет? — спросил я.
— А он был в машине.
Фокс еще немного покружил, а потом подъехал к «Старбаксу» и остановился у того самого места, где погиб Тедди. Я заметил, что они уже вставили новое стекло взамен разбитой витрины. Внутри было темно — там, похоже, никого не было. Не было никого и на темной улице.
И вдруг я почувствовал ярость — холодную, безжалостную, темную и пустую, как эта улица. Ярость поднималась из таких глубин моей души, о которых я раньше и не подозревал. Я открыл бардачок, вынул пистолет и опустил окно машины со своей стороны. Внутрь хлынул ночной воздух, тоже холодный и безжалостный. Улица была с односторонним движением, и жизнь тоже казалась с односторонним движением: надо двигаться туда, куда все, иначе не будешь двигаться вообще. Сейчас между мной и «Старбаксом» не было ничего. Между мной и «Старбаксом» никогда не было ничего общего. Я навел пистолет на витрину и разнес ее выстрелом. А потом методично, одну за другой выпустил следом еще пять пуль.
Фокс взял у меня пистолет, оттер мои отпечатки пальцев своими руками, бросил пистолет назад в бардачок и рванул с места. Мы понеслись по направлению к моему дому. По дороге он посматривал в зеркала, нет ли погони, но полиции не было видно. Когда я вышел из машины возле своей двери, Фокс высунулся из окна и произнес самые последние слова, которые я от него слышал:
— Ты кое-чему научился, Уолтер. С тобой теперь все в порядке.
Я проснулся на следующий день уже после полудня и отправился в близлежащую греческую кофейню. Там я взял газету и прочитал:
В «СТАРБАКСЕ» ДВОЕ УБИТЫ ВЫСТРЕЛАМИ ИЗ ПРОЕЗЖАВШЕЙ МАШИНЫ Убитыми оказались двое рабочих из числа тех, кто занимался ремонтом в здании после погрома. Убийца был взят с поличным: на пистолете, из которого были сделаны выстрелы, остались его отпечатки пальцев. Подозреваемый полностью признал свою вину.
XXXI
Клайд пришла ко мне ночью. В руках у нее был чемодан, и она сказала, что сегодня уезжает: после ареста Фокса оставаться здесь стало слишком опасно.
Был один момент — в ее заплаканных глазах мелькнул такой огонек, что я чуть было не признался, кто на самом деле убийца. Но огонек тут же погас, и я решил оставить все, как есть. Я чувствовал, что живые Клайд и Фокс выскальзывают у меня из рук и остаются — уже навсегда — только на страницах моей книги. Как это Фокс сказал мне однажды? «Мы не теряем в жизни только то, чему даем выскользнуть из рук». Что-то в этом духе.
— У нас мало времени, — сказала Клайд. — Через несколько часов у меня самолет.
И она принялась раздеваться.
— Надеюсь, ты не полетишь голой? — спросил я.
— Это очень остроумно, Уолтер. Ты стал гораздо остроумнее за то время, которое провел с Фоксом и со мной.
— Еще бы! — сказал я искренне.
