Дуло Шуркиного пистолета смотрело то влево, то вправо, то задиралось к небу, то опускалось долу. Вообще, казалось, что он вот-вот его отбросит и расплачется. На самом деле Шурка ни о чём таком не помышлял и, конечно же, совсем не удручался. Он всего-навсего ломал голову над тем, как победить Переверзева и в то же время его не убить. Поэтому Шурка попросту не видел ни своего противника, ни даже лужайки, по которой шёл. Отсчитывая роковые шаги, он блуждал внутренним взором по бесконечным формулам веществ, составляющих окружающий мир.
В отличие от Захарьева, отставной подпоручик нисколько не думал о последствиях дуэли. За многие годы службы не однажды ему приходилось выходить к барьеру. Да и что значит одна-единственная пуля для боевого офицера, побывавшего в таких переделках, где от летящих ядер свет Божий застилало. Да и вышел бы супротив него опытный стрелок, а то мальчишка, заезжий франт, щелкопёр, который сей же час испугается и выстрелит в воздух. Так и случилось.
Не доходя до барьера добрых три метра, Шурка нажал курок. Грохот и дым заполонили всё вокруг. Но выпущенная им пуля не пролетела мимо. Словно мини-ракета с дистанционным управлением, она обогнула талию помещика и, подобно острейшей бритве, с невероятной точностью срезала пояс. Замкнула кольцо, выскочила через рукав гвардейского мундира и брякнулась на дуло пистолета. К изумлению помещика, свинцовая тушка стала пританцовывать и выделывать незамысловатые коленца, позвякивая металлом о металл. Марьяну Астафьевичу даже почудилась некая мелодия, нечто вроде «птичка польку танцевала, раз – налево, раз – направо». Но лишь дым рассеялся, пуля потеряла равновесие и упала в траву. Следом с Переверзева свалились суконные панталоны, обнажив шёлковое кружевное исподнее бельё.
Лера хихикнул, Шурка улыбнулся.
– Продолжайте сходиться! – напомнил Смольский, увидев, что Шурка остановился и улыбается во весь рот.
– Так ты смеёшься надо мною? – увидев его улыбку, закричал взбешённый помещик.
Вид у него был самый комический. Не только Лера с Шуркой, но уже и лейтенант с лекарем насилу сдерживались, чтобы не расхохотаться. Подхватив свободной рукой штаны, Марьян Астафьевич двинулся дальше.
– К барьеру! – кричал он. – Пристрелю мальчишку!
Дуэлянты продолжили сближение. Переверзев, несмотря на душивший его гнев, всё не стрелял. И только когда Шурка достиг барьера и встал, выставив вперёд правое плечо, чтобы уменьшить площадь попадания, он хладнокровно прицелился в его грудь.
– Ведьмак! Масон! Мошенник! – процедил помещик сквозь зубы. – Аглицкий шпион!
Услышав это, Шурка чуть сам не закипел от злости.
– Ах, ты, эксплуататор! – зашипел он в ответ и хотел, было, запустить в противника тяжёлым пистолетом.
В следующий миг раздался выстрел. Отставной подпоручик бил наверняка. Когда дым от его выстрела развеялся, все увидели, что князь Захарьевский лежит на боку, обливаясь кровью.
– Чтоб у тебя руки отсохли! – в отчаянии схватился за голову Лера.
Пожелание его исполнилось тотчас. Переверзев уронил пистолет, и правая рука его повисла безжизненной плетью.
Попытка отчаяния
Пуля ударила под сердце и опрокинула Шурку навзничь. Кровь стремительно окрасила белую рубашку. Подгребая ногами, он только и смог, что повернуться набок – на большее не хватило сил.
Первым к раненому подбежал Лера.
– Шурка! Шурка! – упал он перед ним на колени. – Ты как?!
Захарьев не отвечал, глаза его были закрыты. Следом подошёл уездный лекарь. Увидев расплывающееся красное пятно, протянул скомканный кусок полотна.
– Граф, подложите это под рубашку. Надо остановить кровотечение.
Лера так и сделал. Лекарь тем временем пощупал пульс и сокрушённо покачал головой. Неожиданно Шурка открыл глаза.
– А, Лерчик, – слабо улыбнулся он, увидев друга. – Куда мне попало? Жутко голова кружится.
Лера нагнулся к его уху и прошептал: – Шурик, немедленно преобразовывай, пока не поздно.
– Не могу, – признался Шурка, – сил нет.
Лера обернулся к Пирошкину.
– Помогите ему! – потребовал, горячась. – Спасите! Дайте таблетку, сделайте укол!
Штаб-лекарь снял фуражку и печально склонил голову: – Увы, князь безнадёжен.
Лера склонился над другом и принялся трясти его за плечи.
– Шурка! Шурка! – едва не плакал он. – Не засыпай! Очнись! Соберись с духом! Преобразовывай, а не то помрёшь!
Но Шурка, казалось, не слышал. Он закрыл глаза и начал тихо бормотать нечто бессвязное.
– Бредит, – констатировал лекарь. – Полчаса продержится, не более. Надо за священником послать.
Лера в отчаянье приблизил ухо к самым губам умирающего друга.
– Пятьдесят четыре градуса долготы, двадцать восемь градусов широты к востоку от Гринвича, – сквозь стоны и хрипы чуть слышно говорил Шурка, – высота суши над уровнем моря двести три метра, скорость движения по орбите двадцать девять километров семьсот шестьдесят метров в секунду, расстояние до Солнца сто сорок миллионов километров…
Леру вдруг осенило – это же координаты их местонахождения.
– Извозчик! – закричал он. – Подавай экипаж! Быстрее!
– Не трогали бы вы его, граф, – заметил Пирошкин. – Дайте князю спокойно умереть.
Услышав это, Лера едва сдержался, чтобы не ударить штаб-лекаря по его скорбной физиономии. Но тут подъехал четырёхместный экипаж. Вместе с лейтенантом Смольским и лекарем, который всё же изволил поддержать ноги раненому, Шурку уложили на сиденья.
– Гони к яблоневому саду! – приказал Лера.
– Не миновать мне острога, – сокрушённо вздохнул извозчик и в сердцах стеганул лошадь.
Рессорный экипаж шёл мягко, но всё же лекарь оказался прав – любое передвижение причиняло Шурке невыносимую боль. Благо, ехать было недалеко. В пять минут они добрались до господской усадьбы и, повернув налево к сельцу, понеслись вдоль сада.
– Стой тут! – крикнул Лера, когда они миновали полпути от усадьбы до сельца.
Извозчик придержал лошадь как раз напротив того места, где друзья несколько дней назад прошли сквозь толщу времени.
– Помогай! – выпрыгнул Лера из экипажа.
Мужик взял раненого с одной стороны, Лера с другой, и они осторожно понесли его в заросли сада.
– Что за блажь в канаве помирать, – бурчал извозчик. – Надобно барина в постель уложить, да священника позвать, да отпевание произвести. Как же без Бога помирать-то?
Лера слушал его вполуха, а больше всматривался в местность, пытаясь отыскать ту самую заветную точку отсчёта.
