хмурюсь я.
— Да? Странно…
— Что?
— Чип и клеймо. Информация отличается, — я продолжаю хмурится, и ветеринар поясняет: — Вот смотрите. Клеймо — это символы: аббревиатура названия питомника и номер щенка в помёте. По нему в случае потери и ищут собаку, ведь все данные заносятся в кинологическую федерацию. Ваше клеймо странное, признаться, впервые вижу такое, а вот на чипе все нормально и, полагаю, правильно. Я к чему веду, просто, понимаете, не у всех есть возможность сканировать чип даже в ветклиниках, про обычный людей я вообще молчу. Ну так вот, если вдруг ваша собака потеряется, ее могут вам по такому клейму и не вернуть.
— Предлагаете перебить? — не понимаю я, чего он от меня хочет.
— Ну зачем мучить собаку, процедура болезненная. Купите ему адресник. У нас на кассе делают, если что, — улыбается врач.
Ну ясно, втюхивает мне еще одну услугу…
Черт, он сказал касса! Мне же заплатить нечем. Деньги я забыла. Надеюсь, у Кости есть.
И действительно есть, на карте. Пока он расплачивается, я стою рядом и держу Алешку на руках. Он уже открыл глазки и с непониманием смотрит на меня сонным взглядом.
Мы садимся в машину и едем обратно. Алешка лежит у меня на коленях, а я глажу его и смотрю в окно. Вспоминаю слова врача. Правда, странно все с этими клеймами и чипами. Чип мы вшивали Алешке года два назад, когда вместе с ним ездили в Европу. Для подобных путешествий клейма оказалось недостаточно. Муж тогда сам Алешку возил, я работала, насколько помню.
Мои мысли прерывает звонок Костиного телефона. Он включает громкую связь, и мы слышим голос Демьяна:
— Вы где?
— Возили с Кристиной собаку в ветклинику, — отвечает Костя, — скоро уже будем.
Демьян молча сбрасывает вызов.
Уже минут через десять мы въезжаем в посёлок. Костя загоняет машину на участок под навес, и мы покидаем автомобиль.
Демьян встречает нас на крыльце.
— Что-то случилось? — интересуется он, заметив перебинтованную лапу собаки.
— Порезал лапу осколком, — отвечаю я и, посмотрев Демьяну в глаза, тихо спрашиваю: — Я тут вчера стакан разбила… помнишь?
— Помню, — отвечает он, отводя взгляд, — все помню.
Ну вот оно — сожаление. От него в груди ныть начинает. Зря я вчера позволила все это. Зря.
Прохожу мимо Демьяна и захожу в дом. Спускаю зверя с рук, его шатает немного, да еще хромает, бедолага… медленно, как будто сама приняла убийственную дозу седативного, иду к дивану. Сажусь, с улыбкой смотрю на Алешку, на это самое светлое пятно в моей жизни, подаренное мужем…
Стоп!
Светлое?
Оставленное в подарок?
Верность, преданность, улыбки — это же тоже про него…
А затем вспоминаю слова ветеринара про клеймо.
Оно же черное, немаркое… твою же!
— Демьян! — зову я очень громко.
Он тут же заходит в дом. А я, не глядя на него, произношу:
— Я, кажется, разгадала загадку.
72
Демьян подходит ближе, садится в кресло. Смотрит на меня выжидающе. А я подзываю к себе Алешку и беру его на руки.
— Клеймо, — говорю я и пытаюсь найти его у собаки. На животике. Оно действительно уже не такое яркое, да и подшёрстком заросло немного. Но разглядеть и понять можно.
Мужчина, с кем я провела сегодня ночь, точнее ее часть, с непониманием смотрит то на меня, то на собаку.
— Алешку мне подарил Игорь. Собаки олицетворение верности, преданности, редко у кого они не вызывают улыбки. Он белый, светлый, и не только окрасом — своим существованием. И, увы, не долгим. Собакам ставят клеймо тем же способом, как людям делают тату. Со временем немарким становится… — чем больше я произношу, тем яснее становятся глаза Демьяна. Не гречишный мед, а некрепкий, травяной чай.
Он прожигает меня ими, своими глазами. Вглядывается в мои. А потом резко поднимается и спешит наверх. Возвращается быстро, с ноутбуком на руках. Его он ставит на стол, что-то печатает, а затем вновь обжигает меня взглядом.
— Пароль десятизначный, — произносит он.
Я пытаюсь разглядеть клеймо. Точно восемь символов. Восемь. Это я и озвучиваю Демьяну.
— Не то, — в сердцах рявкает он.
— Подожди… четыре, три, один, восемь, два, девять, три, пять, — я произношу это и думаю, не сводя глаз с символов, вбитых под кожу, вожу по ним пальцами и замечаю небольшие отступы между каждым двумя цифрами. — А если? Если это значит: четыре тройки, одна восьмёрка, две девятки и три пятерки? Десять цифр получается…
Демьян стучит пальцами по клавиатуре.
Я слежу за ним, вижу в отражении глаз яркий экран монитора, а затем… Демьян начинает довольно улыбаться.
— Есть! — говорит он. — Подошел! Черт, — он откидывается на спинку кресла, — у нас получилось, Тина.
Оттого как он меня назвал, как он произнес, с какой интонацией… меня бьет ледяная дрожь. Как когда-то, как раньше…
Он тоже понимает, что назвал меня так. Было непроизвольно, по инерции. Демьян смотрит на меня. И черт-те что в его взгляде. Такая буря эмоций, разных, противоречивых даже. Сожаление в нем тоже есть. Оно давлеет.
— Послушай, я… — начинает он, отводя взгляд. — Прости. За то, что было тогда, и за то, что…
— Вот только не надо извиняться за эту ночь! — не сдерживаясь, рявкаю я. — А за остальное — прощаю. Время не до конца, но подлечило, — вот тут я немного лукавлю. Да, то время, что мы старательно избегали друг друга, подлечило. Но тех пары мгновений, что мы повели вместе этой ночью, было достаточно, чтобы растеребить былую рану.
— Ладно, — я встаю, держа Алешку на руках. — Пароль мы нашли. Заявление на восстановление паспорта я подала. Как только получу документы — уеду. А пока я могу снять номер в гостинице и не мозолить тебе глаза, — предлагаю я.
— Не надо. Оставайся здесь… Я уеду. Через два дня. А ты живи здесь, сколько надо.
— Это дом твоей невесты, — напоминаю я.
— Уже сомневаюсь. Возможно, я куплю другой… — он проводит рукой по лицу, озираясь по сторонам. — Оставайся. Костя позаботится о тебе, если что…
Фыркаю. Костя, ну конечно. Больше же некому. И дом он купит новый, чтобы в нем обо мне ничего не напоминало?
— Куда тебе перевести деньги? — спрашивает он. — Как договаривались, двадцать процентов…
— Мне ничего не надо, — хмурюсь в ответ.
— Тина, твою мать! — он вновь называет меня так и вновь меня бьет дрожь. Несколько секунд я стою и смотрю в его глаза, вспоминая, какими они были всего несколько часов назад, как они смотрела на меня… — Я очень виноват перед тобой… —
