что ты глумился над моей сестрой и матерью, или издевался над животными? Ставил других людей ниже себя, даже если они были в разы тебя лучше?!. И сам готов подлизываться к каждому, стоит ему оказаться чуточку полезней. Ты подонок, и не заслуживаешь ни грамма уважения! – Серёжа покраснел как никогда. Инстинктивно он уже сжал кулаки, готовясь к бою, в котором проиграет, и который никогда не наступит, точно не с отцом.
– Какие мы ранимые, боимся реального мира. Кем бы ты был, если бы не я? Маленький и тупой засранец. Никчёмыш. Всё что есть у тебя, вплоть до знаний, умений и общения – всё моё! Ты никто! – Ехидная улыбка украсила и изуродовало лицо Григория. Он посмотрел ниже и увидел сжатые кулаки. – И что ты собираешься с ними делать, малец? Ударишь? Боюсь, что нет. Никогда не ударишь. Никого не ударишь. Ты жертва, мальчик. Добыча. Тобою будут всегда пользоваться и помыкать. Такова твоя судьба. И если кто-то и должен быть кому-то благодарен, то только ты. МНЕ!
Последовал удар. Но не тот, на который рассчитывали оба. Сын ударил, но в плечо – слабо и показательно. Ответ пришёл ему прямо в челюсть. Странные изменения Григория в хорошую сторону обратились в пыль, и теперь он снова восседал на своём троне из презрения и ненависти.
Парень отшатнулся и упал. К нему подскочили мать с сестрой, пытаясь хоть как-то сгладить ситуацию.
– Наконец-то ты становишься мужчиной, Серёжка. Только в следующий раз бей в голову. Желательно в висок. Теперь с тобой можно говорить, как с настоящим мужчиной… знай, за неподчинение мне, ты будешь жалеть, очень сильно жалеть. – Григорий размял руку. Удар был славным. Он с удовольствием воспользовался одной из приятных привилегий отцовства… – Чтобы из дому ни ногой. Увижу, сломаю ноги. Утром я заставлю тебя работать, как проклятого. Ты будешь умолять меня. А сейчас, чтоб на глаза мне не попадался!.. я к Бражнику.
Ещё до того, как уснуть, Серёжа действительно опасался того, какие проблемы могут случиться, если перейти дорогу отцу. Тот перешёл с слов на действия, куда более грозные, чем раньше. Хуже было только то, что вслед за ним может пострадать Мария и Вера. Эта маленькая причина послужила тому, что он покорно остался в избе. Мама и сестра залатали его ссадину на подбородке. Под вечер они успокоились и уснули.
Парень даже строил планы, что вот-вот выйдет наружу, возьмёт семью за руку и скроется от отца навсегда. Мария не давала ему даже думать об этом. Опасение матери и сестры привели к тому, что и он сам боялся Григория. Страх возрос в нём так сильно, что он опасался скорого возвращения разъярённого родственника. Что-бы ни случилось, оно будет ужасно, для всех.
Серёжа мельком поглядывал в окно, подгадывая между пустующими избами возможную лазейку, но как на зло, там кто-то был. Неизвестно как, но Григорий – или Бражник – поставили за избой лесника дозорного. Путь наружу был заказан…
6 декабря 1988 года, позднее утро
Григорий не вернулся домой ни вечером, ни утром. Серёже почти всю ночь снилось то, что его отец исчез. Каждый прожитый день пролетал маленьким мгновением… мгновением без Григория. И так он прожил снова свои семнадцать лет. Он всё ещё верил, что какая-нибудь дикость или случайность избавит семью Беговых (парень мечтал носить девичью фамилию мамы – Задорнова) от этой смертельной язвы. Жгучая боль на лице заглушала почти всё вокруг. И, вместо того, чтобы проснуться одним из первых, как это часто случалось в Неясыти, парень проспал привычные часы раннего пробуждения.
Он мог бы встретить сестру и мать, в худшем случае – отца, но изба была пуста. Работать никто из них точно не отправился, особенно после вчерашнего вечера. Вариант остался один, он был логичным и пугающим: Григорий так и не вернулся, ни ночью, ни утром, а Мария и Вера куда-то исчезли.
Он спустился с печи и не собирался в это верить. Просто не мог поверить! Они не могли просто взять и уйти, не при Григории. Нет… здесь было замешено что-то странное. Без завтрака, парень оделся и вышел наружу.
День не отличался ничем, такой же загадочно тёплой в это время, ясный и безветренный. Неясыть как не жило, так и не живёт. Пустые избы, безлюдная улица, тишина, как на настоящем кладбище. Первой мыслью у Серёжи было посетить бабушку Марусю, и плевать, что сделает с ним Григорий – его пожирала горькая паника, и он ничего не мог с собой поделать. Перед глазами то и дело повторялись ужасные картины возможных побоев и оскорблений. Если отец и сменился в лице на пару дней, то сейчас он вернулся к гневу и неуправляемому поведению, и даже был хуже себя предыдущего.
Серёжа быстро добрался до избы единственной подруги Марии в Неясыти, одним лишь случаем не встретив ни самого Григория, ни кого-то из его «братков». Изба была открыта, что очень сильно раздражало и удивляло парня с самого первого дня в Неясыти.
– Бабушка Маруся? – спросил он, громко скрепя дверными петлями.
– Серёженька, это ты? – прозвучал старческий дрожащий ответ.
Юноша вошёл внутрь, но не увидел нигде знакомой женщины. Через пару секунд открылось подполье, выпустив из подземного плена знакомые едкие клубы картофельного самогона. Парень моментально зажал нос, поскольку все поры мгновенно разрывали его обоняние в клочья. Он мало что знал о местных, потому что не разговаривал особо с ними, но открытого люка в полу хватило, чтобы увидеть настоящую лабораторию по созданию местного дурмана.
– Ой, внучок, ты бы постучал вначале, – зашлась бабулька, стирая пот со лба.
– Да у вас и замка нет!..
– Так получилось.
– Я пришёл спросить, не у вас ли моя мама с сестрой?
– Нет, Серёженька, я не видела их дней пять уже.
– Пять дней?.. – удивился парень.
– Да, а они что, не дома? Может… в избе?
– Сомневаюсь, они также не любят эту рухлядь, и находятся рядом только если там Григорий.
– А он?.. – в голосе бабушки пробежали нотки испуга. Она также что-то знала о Неясыти.
– Нет, не сейчас. Гуляет наверное, рядом с Бражником.
– Ой не хорошо!.. Но не волнуйся, они где-то здесь. Всё с ними
