Я вдохнул тёплый ароматный воздух и вновь улыбнулся.
— Чего ты лыбишься? — тут же насупилась Зорька.
— Да ты только посмотри, какая красота вокруг! — меня переполняли эмоции. — Какой прекрасный, волшебный город!
И мне вдруг до рези в животе, до зуда в пятках захотелось пройтись через этот город пешком.
Почувствовать его дыхание, зарядиться его энергией.
— Город, как город, — буркнула хмурая, словно с похмелья, Зорька. — Вон, дохлая кошка в канаве... Наверное, это её непередаваемый аромат ты и учуял.
— Тьфу на тебя три раза, противный ребёнок, — обиделся я. — Не даёшь душе развернуться.
— Пить надо меньше, — авторитетно заявила добрая девочка. — Тогда и разворачиваться будет нечему.
— Ничего-то ты не понимаешь, — в голове всё ещё приятно шумело.
Тут Зорька была права: напились мы с Золтаном знатно. Его и впрямь страшно расстроило то, что ни словом, ни делом он не может помочь моему горю. Я пытался убедить его, что это пустяки, дело житейское. Но он не верил. Вот и пришлось доказывать обратное.
И честно говоря, пока мы с братом предавались мировой скорби, кое-какой план у меня созрел...
Но для его осуществления нужно вернуться в Златой Замок — для начала.
— Тебя ищут гвардейцы, — предупредил Золтан перед тем, как я вошел в лифт.
Он вышел из-за стола меня проводить. Высокий, прямой, красивый... Чего ему это стоило — мама дорогая.
— Подозреваю, что половина из них имеет приказ доставить тебя в замок, — продолжил брат. — А другая — убить.
— Ничего, — я обнял его и очень осторожно похлопал по спине. — Как-нибудь доберусь.
— Тогда удачи тебе, брат, — лицо Золтана осветилось чудесной улыбкой. Вспыхнуло — и погасло. — И... Прости за то, что хотел тебя убить.
— Давно простил, — отмахнулся я. — Ведь ты же не со зла.
Голубые глаза его прищурились, в них запрыгали недобрые смешинки. Стало быть, иронию братец уловил... Это радует. Значит, мы на одной волне.
Ведь я человек не злопамятный. Отомщу — и забуду.
— Ну... я пошел, — сказал я Зорьке, проводив взглядом почтальона на диковинном трёхколёсном чуде высотой с пианино.
— Ты заблудишься.
Я посмотрел вдоль одной из расходящихся от площади улиц. Там, вдалеке, в прозрачном голубом мареве, просвечивали высокие башенки Златого Замка.
— При вашей архитектуре это довольно сложно.
— Значит... Тебя схватят. Не гвардейцы, так повстанцы.
Повинуясь порыву, я притянул Зорьку к себе, потрепал по стриженной макушке и чмокнул в щеку.
— Я знал, что ты ко мне неравнодушна, дитя моё.
Зорька вырвалась, демонстративно вытирая щеку.
— И вовсе я не... А может, я тебе не доверяю!
— Волнуешься, к бабке не ходи.
— Э... К какой бабке?
Я моргнул.
— Фигура речи. Ну типа, к гадалке ходить не надо, чтобы понять...
— А, ты имеешь в виду ведьму. А зачем к ней ходить? Я тебе и сама погадаю. Мало не покажется, — я закатил глаза. — Нет, правда. Я всегда предсказываю правильно. Ну, почти всегда.
— Ладно, проехали, — я улыбнулся ей ещё раз и подмигнул. — Встретимся через пару дней.
— Если тебя не заберут в рабство драконы, конечно.
Я покраснел.
— Что, Учитель проболтался?
— Ну вот ещё, — фыркнула добрая девочка. — Помнишь, мы вчера ужинали на лавочке? Пока ты хомячил, я вытащила из твоего кармана пергамент, прочитала и сунула обратно.
Я поёжился. Эта девчонка определённо имеет огромное сходство с одной драконицей... Просто пугающее, я бы сказал.
Несмотря на сытный ужин, я опять хотел есть.
Интересная штука: в Сан-Инферно я вспоминал о еде лишь по мере необходимости. Или к слову.
Это было очень удобно: не надо тратить время на еду, сон и другие глупости, которые только отнимают драгоценное время...
А здесь мой организм принялся своевольничать. И вот поди ж ты: вокруг, как назло, одни соблазны!
Углубившись в переплетение улиц, буквально через пять минут я понял со всей пугающей неотвратимостью: дело плохо.
Воздух был наполнен ароматом свежих булочек с корицей. На жаровнях шипели и шкворчали крупные, как удавы, сосиски. Из широко открытых окон доносился стук ножей и звон посуды...
"Смелее, товарищи, щелкайте челюстями" — советовал один из философов, постигнув сию мудрость на собственном опыте.
Ноги мои сами собой остановились у одного из прилавков.
Прямо под носом, в строгом боевом порядке, располагались шеренги румяных, присыпанных сахарной пудрой пончиков. Дальше шли ромовые бабки — украшенные шапочками из разноцветной глазури, они шибали вишнёвой наливкой так, что глаза слезились от умиления. Выше стратегически располагались корзинки с круассанами и рогаликами. Они были ещё горячими, и вообразив, как тонкая пропеченная корочка хрустит на зубах, как тает на языке шоколадная начинка, я чуть не упал в обморок.
— Чем могу помочь, милорд?
Лавочник был под стать своему товару: такой же румяный, пышный и сдобный. Хоть маслом его намазывай.
— Да вот, залюбовался произведениями вашего искусства. Шел-шел, и залюбовался.
— Не мудрено. Аромат-то какой, а? — и добрый лавочник помахал в мою сторону белой льняной салфеткой, чтобы аромата стало ещё больше. В животе забурчало.
— И вот стою тут теперь... Слюнки глотаю...
— Это вы зря. Вредно на пустой желудок.
— Сам знаю. А что делать?
— Как что? Взять, да и попробовать!
— Не могу. Денег нет.
— А вы примите в дар.
— Да ну, неудобно как-то.
— Вам — удобно, — осклабился добрый лавочник. — Через неделю состоится городской конгресс кондитеров и хлебопёков. Так вот, когда ребята узнают, что я угощал самого принца Максимилиана...
Есть внезапно расхотелось. Захотелось тревожно оглянуться и юркнуть в ближайшую подворотню.
— А... Откуда вы знаете, кто я такой?
— Прощения просим, милорд, — обиделся лавочник. — Ваши портреты второй день во всех газетах на развороте. Дочка моя, дура безмозглая, даже на стенку повесила, над кроватью. И вздыхает, и вздыхает...
— А почему дура-то? — обиделся я.
— Мы, милорд, потомственные хлебопёки, — приосанился лавочник и гордо задрал все четыре подбородка. — Медали имеем. За отвагу и за необыкновенно лёгкую текстуру теста для блинчиков. И место своё знаем. На кого вздыхать, а на кого лучше не надо. А то, не ровен час, нагрянет господин Фаберже... Но этого я не говорил.
