не случилось. И бывают моменты, когда я сам начинаю в это верить.
Он произнес эти слова без настороженности, лишь честность звучала в его голосе. За последние несколько минут они словно пересекли разделяющую их границу, и это позволило им раскрыться, обнажить свою уязвимость, в то время как бал и его незначащие гости отошли куда-то далеко за окраины зрения.
– Это… утешает? – спросила Китти, и за вопросом последовала столь длинная пауза, что, казалось, ответа не будет.
– Очень долгое время это вызывало у меня отвращение, – произнес он наконец, – поэтому я удалился от света. Когда-то я любил его легкомыслие, любил карты, выпивку, флирт. Но потом… я обнаружил, что мне претят и эти глупости, и нелепые правила, по которым мы должны жить. Будто они имеют какое-то значение после… после всего случившегося там. После того как мы потеряли столько людей. – Он показал на капитана Хинсли, кружившегося в танце. – Хинсли – храбрейший человек из всех, кого я знаю. Я участвовал лишь в Ста днях, а он провел на континенте годы, но именно он помог мне сохранить душевное здоровье, когда мы вернулись в Англию. Однако в бальном зале, похоже, все это не имеет значения, здесь жизнь моего друга определяется не его достоинствами, а наличием или отсутствием у него богатства.
– Несправедливо, – согласилась Китти.
Как просто было бы сейчас указать собеседнику на его лицемерие – посочувствовал безденежью Хинсли, тогда как по отношению к ней такого сочувствия не проявил. Но Китти предпочла этого не делать. Она вдруг поняла, что ее уже не заботит, кто наберет больше очков – она или Рэдклифф.
– Вы сказали про отвращение… Это чувство осталось? – спросила она.
– В меньшей степени, чем мне думалось, – признался он. – Раньше я не понимал, насколько скучаю по семье, насколько серьезно ей пренебрегаю, держась вдалеке. И могу сознаться, я с интересом наблюдал, как вы громите высший свет. Увлекательное зрелище. Волк в овечьей шкуре.
Они повернулись друг к другу, их глаза больше не изучали портрет. Увидев, как приподнимаются уголки губ собеседника, Китти почувствовала, что ее губы отвечают тем же. Вновь, как в первую их встречу, ее поразило, как преображается его лицо, когда он улыбается.
– Так вот почему вы согласились мне помочь? – поддела она. – Ради увлекательного зрелища?
– Сомневаюсь, что в данном случае уместно слово «согласился», – мгновенно парировал он, искренне широко улыбаясь. – Меня принудили, меня шантажировали. У меня не было иного выбора.
Она тихо рассмеялась. Память моментально переписала эту часть их общей истории, превратив ее в череду забавных событий, в которых не было ничего скандального или тягостного, как если бы между ними и не возникало никакого разлада, даже на секунду.
– Был у вас выбор, – возразила она, легонько стукнув его по руке сложенным веером.
– В этом я не уверен.
Слова, которые он собирался произнести беспечным тоном (Китти была в этом убеждена), прозвучали серьезно, и судя по удивлению во взоре Рэдклиффа, он тоже подобного не ожидал. Долгое задумчивое мгновение они вглядывались друг в друга – серые глаза столкнулись с карими, карие ответили тем же. А потом Рэдклифф прочистил горло, чем разрушил напряжение. Китти торопливо отпила из стакана с лимонадом.
– Вы будете рады услышать, что мистер Пембертон действительно так состоятелен, как о нем говорят, – сообщил он после недолгой паузы.
– Правда? – откликнулась она, старательно изображая восторг. – Могу я поинтересоваться источниками ваших сведений?
– Управляющий его финансами, его лакей, его портной. Он всегда в срок оплачивает счета, слуги не сообщают о задержках жалованья, а управляющий финансами – после второй-третьей кружки пива – похваляется весьма удачными вложениями. Ваш Пембертон чист как стеклышко со своими восемью тысячами в год. Все это выяснил мой грум Лоуренс – он опытный шпион.
– Хорошие новости, – медленно произнесла Китти.
И это было правдой, впрочем обрадовавшей ее совсем не так, как она ожидала.
– Теперь вам стало понятнее, в каком направлении двигаться? – спросил он.
– Почти. Последнее препятствие – сомнения Пембертона насчет добротности моего происхождения. Но надеюсь, вскоре останется лишь один вопрос – где и каким образом он сделает предложение.
– Только это? – осведомился Рэдклифф. – Неужели вы позволите Пембертону самостоятельно решить, что именно он вам скажет?
– Разумеется, позволю, – сердито нахмурилась Китти и пренебрежительно дернула плечом, но Рэдклифф стал невосприимчив к ее знакам.
– Любопытно, какое предложение руки и сердца пришлось бы вам по душе, имей вы возможность выбирать? – заинтересовался он. – «Дражайшая мисс Тэлбот, – протянул он, довольно похоже воспроизводя самодовольное жужжание Пембертона, – находясь в здравом уме, хоть и беся вас своей персоной, клянусь, что я до неприличия богат и оплачу все долги вашего семейства». Только представьте, мисс Тэлбот! Какая романтика! Какая страсть!
– Если вы закончили веселиться, – отрезала она, не в силах сдержать прорывающийся смех, – то мне пора, у меня еще очень много дел.
Он протянул затянутую в перчатку руку и галантно предложил:
– В таком случае могу я проводить вас к вашей тетушке?
Китти приняла его руку, и ее щеки едва заметно порозовели.
27
– Это внушает огромное беспокойство, Джеймс, что бы вы ни говорили, – продолжала настаивать леди Рэдклифф. – И сколько бы я ни пыталась обсудить с ним эту тему, он ее избегает!
– Не могу представить почему, – буркнул Рэдклифф.
Мать воззрилась на него с некоторой холодностью, и он отвернулся, сделав вид, что разглядывает Стрэнд из ландо, в надежде таким образом остановить причитания вдовствующей графини. Если бы он знал, что мать, попросив сопроводить ее на открытие ежегодной выставки в Королевской академии художеств, воспользуется этим как возможностью прочитать ему нотацию о поведении Арчи, то постарался бы уклониться от поездки. Ему следовало сразу догадаться о ее тайных намерениях – с каких пор леди Рэдклифф заинтересовалась искусством?
– В беспечности нет ничего плохого, – обиженно продолжала вдовствующая графиня, не обращая внимания на попытки сына уйти от разговора, – но, боюсь, Арчи всерьез увлекся картами!
– Точно так же в прошлом году он всерьез увлекся боксом, – возразил Рэдклифф. – Или всерьез увлекся скачками годом раньше.
– Это совсем другое, – отмахнулась леди Рэдклифф. – Все чаще и чаще я слышу истории о молодых людях, погубленных азартными играми. Вы знаете, что младший брат леди Каупер бежал в Париж именно по этой причине. Разумеется, они пытались замять скандал, но им не удалось. И до сего момента я не встречала юношу, меньше интересующегося картами, чем Арчи!
– Даже Арчи не способен настолько проиграться, – пробормотал Рэдклифф.
Любопытно, не вели ли его родители такие же разговоры о нем самом когда-то, прежде чем
