Штейнбрехер указывал, что нацисты арестовали Гуго весной 1938 года по обвинению в уклонении от уплаты налогов. Меня это удивило, потому что в регистрационной книге была запись именно о взятке. Похоже, что государственный прокурор потом заменил обвинение. Штейнбрехер указывал, что обвинять в уклонении от уплаты налогов было весьма странно, потому что до ареста никакой проверки в компании С. Шиндлера не проводилось, а когда она все же прошла, хоть и задним числом (одновременно с проверкой всех сделок за последние десять лет), никаких серьезных нарушений не было обнаружено.
Я читаю обвинение, которое прокурор предъявил им в 1938 году: здесь и использование машины компании в личных целях, и подключение к государственным сетям для обогрева и освещения своей личной виллы и помещений на Андреас-Гофер-штрассе, и использование в личных целях продуктов питания, принесенных Эрихом и Гуго из кафе. Упоминались и подарки, оплаченные компанией и преподнесенные людям, не связанным с ее бизнесом. То, что походило вначале на серьезное нарушение, оказалось самой обычной практикой двух бизнесменов, владеющих крупным бизнесом в сфере обслуживания, – всякая мелочовка, по сути дела.
Кроме того, мне было интересно, почему арестовали Гуго, а не Эриха. Возможно, потому, что из-за болезни сердца Эрих был прикован к постели. А может быть, потому, что Гуго гораздо жестче относился ко всем попыткам «отжать» у них виллу.
Как следует покопавшись в папках, я более-менее уяснила себе всю картину. Штейнбрехер вспоминал, что, когда его клиент Гуго сидел в тюрьме, ему позвонил доктор Ульм, возглавлявший Инсбрукское отделение Национал-социалистической ассоциации юристов. Это был совсем не «звонок вежливости». Доктор Ульм хотел бы вступить в переговоры с доктором Штейнбрехером. От имени Инсбрукского сберегательного банка Sparkasse Ульм предлагал за 60 000 рейхсмарок купить виллу Гуго и Эриха вместе с прилегающим к ней участком земли. Рейхсмарка через несколько дней поле аншлюса стала денежной единицей Австрии, и предложенная сумма равнялась всего лишь 90 000 шиллингов.
Штейнбрехер не стал и слушать об этой смехотворной сумме и ответил Ульму, что если банк по-настоящему заинтересован в покупке, то пусть назовет разумную цену. Ульм не стал скрывать, что приобрести виллу очень не против сам гауляйтер Гофер, но у двух евреев покупать ему неловко. Нужны посредники. Ульм пояснил: «Sparkasse выступает посредником для Гофера, и цену назначает он».
Начались препирательства. Штейнбрехер утверждал, что если виллу желает приобрести Гофер, то ему следует повысить эту ничтожную цену. Ульм напомнил, что Гуго уже находится в заключении, и прибег к сочетанию угрозы и ультиматума, чтобы четко обозначить свою позицию: «Если Гуго откажется, то он не просто останется в заключении, а будет отправлен в лагерь. Если же согласится, его освободят тут же». В довершение всего Ульм предупредил: «Во власти Гофера экспроприировать любую собственность, поэтому братья Шиндлер хорошо сделают, если согласятся на сделку с такими понятными условиями».
Доктору Штейнбрехеру было совершенно ясно, что это не пустая угроза и что ему нужно срочно встретиться со своими клиентами. Ульм организовал им встречу с Гуго в тюрьме. Когда Штейнбрехер сообщил об угрозе Ульма, Гуго, выйдя из себя, с ходу отверг предложение, обозвав его «нахальным вымогательством». Гуго не позволил бы себе стать его жертвой, даже если бы ему пришлось остаться в тюрьме. Озадаченный Штейнбрехер кинулся к Эриху, и тот ответил вполне однозначно: Гуго не должен остаться в заключении, даже если это будет стоить им «всего состояния». Он очень попросил Штейнбрехера убедить Гуго продать виллу с садом по цене, предложенной Ульмом.
Вот почему – если верить позднейшим показаниям Гуго – он, крайне недовольный сделкой, вместе с Эрихом все-таки подписал договоры, 9 и 15 июля 1938 года соответственно, на продажу виллы и прилегающего земельного участка по ценам, назначенным Гофером. И то и другое перешло во владение банка Sparkasse.
Доктор Ульм явно не сомневался, что у него все получится. Еще в июне, до того как Гуго с Эрихом дали свое согласие, в государственной полиции и у Эйхмана, в Вeне, в Управлении по охране собственности, он раздобыл все разрешения, необходимые для перехода права собственности. Потом Штейнбрехер утверждал, будто так и не узнал, заплатил ли гауляйтер Гофер лично, но считал это маловероятным; скорее Гофер обратился в Sparkasse за ссудой. Точно одно: Гуго с Эрихом не получили ничего из всех этих 60 000 рейхсмарок. Это была самая настоящая экспроприация, хоть и названная по-другому.
Сам Гофер – как следовало из других документов 1940-х годов, которые я обнаружила в папках о вилле Шиндлеров, – видел все это совершенно иначе. Он утверждал, что передал Ульму наличные, чтобы уже он, в свою очередь, внес деньги в банк. Он настаивал, что понятия не имеет, какая сумма досталась Гуго и Эриху, потому что дальнейшая передача денег лежала уже на обязанности банка. На самом-то деле ему наверняка было прекрасно известно, что все его платежи (если они вообще делались) шли на замороженный счет, откуда Гуго и Эрих ничего не могли получить.
Более того, Гофер подчеркивал, что, приобретая виллу с садом, действовал по всем правилам «нормальной, честной коммерции», и приводил свои «доказательства». По его словам, назначение гауляйтером состоялось в мае 1938 года, но в Инсбруке ему с семьей не предоставили никакого жилья, поэтому сначала он снимал номер в гостинице «Мария-Терезия», которая находилась между кафе «У Шиндлеров» и универсальным магазином «Бауэр и Шварц». Сидя в архивах, я думала о том, что свои официальные обязанности Гофер уходил исполнять из здания, вклинившегося между двумя заведениями, принадлежавшими евреям. Его, наверное, это страшно раздражало.
Гофер вспоминал, что на поиски жилья отрядил жену, мать и доктора Ульма. Как раз в это время берлинское Министерство внутренних дел предложило ему разместиться в старом императорском дворце, который тот счел «слишком помпезным». Меня насторожило лицемерие Гофера. Я заподозрила, что правда была гораздо проще: он положил глаз на виллу после экскурсии, которую устроил ему простодушный Курт. Он упорно придерживался другой версии, будто, когда они осматривали другую виллу, принадлежавшую Капферерам, Ульм из окна показал им виллу Шиндлеров и заявил, что она свободна.
Мало того, Гофер заявлял, будто узнал от Ульма, что виллу приобрел банк, а значит, он, Гофер, может ее арендовать, для чего поручил Ульму заключить с банком соответствующий договор. Гофер вспоминал, что срок договора составлял десять месяцев, а помесячная оплата – 300 рейхсмарок и что о покупке виллы он начал думать лишь в следующем году.
Из папок с документами на виллу Шиндлеров я узнала очень многое о «продаже» виллы и сада, в том числе и о противоречиях, претензиях и контрпретензиях; не меньше мне стало известно от самого Гофера и из документов банка Sparkasse – а они очень отличаются от того, что рассказывал гауляйтер. В июле 1938 года единственный факт был совершенно ясен. Дед и отец лишились своего дома. И это была уже не первая их потеря.
Уоппинг, Лондон, 2019 год
В Инсбрукском земельном архиве я заказала копии всех папок, относившихся к кафе «У Шиндлеров». В Лондон пришел тяжелый картонный ящик. Я удивлена, как их, оказывается, много. Начинаю возиться с ними, и вскоре одна загадка разрешается.
