Я прощаюсь с обитателями виллы и размышляю о том, кто въедет в нее, когда они переберутся на новое место. Станет ли она опять семейным очагом? Я недолго раздумываю, хотела ли бы жить в ней, но решаю, что все же нет. Правда, мне очень хотелось бы, чтобы ее не бросили на произвол судьбы, чтобы нашелся человек, готовый восстановить виллу в прежнем, шикарном виде тридцатых годов. Не один только мой отец считал, что это лучший адрес в Инсбруке. Она возбуждала зависть в самых высших кругах нацистской элиты.
Нам, детям, Курт рассказывал, что, когда нацисты въезжали в Инсбрук, он слышал радостный рев на забитой людьми и увешанной флагами улице по соседству с виллой Шиндлеров. Думая об этом теперь, я понимаю, что даже еврейскому мальчишке было очень трудно не поддаться волнению, охватившему тогда весь город. И уже совсем скоро он свел знакомство с новым режимом.
В конце весны 1938 года в дверь позвонили. Двенадцатилетний Курт только что вернулся из школы и был дома один. Мама Эдит еще не вернулась из Лондона; отец был на работе. Открыв дверь, Курт увидел перед собой рослого симпатичного человека в военной форме, который улыбнулся, учтиво попросил разрешения войти и спросил: «Не покажешь ли мне дом?»
Курт заколебался, но хорошие манеры взяли верх, и незнакомец вошел. Мальчик показал ему две гостиных и кухню на первом этаже, пальцем ткнул в сторону большой и солнечной террасы, а потом повел на второй этаж, где было три спальни. Весьма довольный гость поблагодарил юного экскурсовода, потрепал его по голове и ушел. Спросить, кто это был, Курту и в голову не пришло.
А если бы он это сделал, то услышал бы в ответ: «Гауляйтер Франц Гофер». Только потом до Курта дошло, что к нему приходил самый могущественный во всей Западной Австрии нацистский чиновник – человек, который, стоя во главе одного из сорока двух укрупненных округов (гау), нес ответственность лично перед фюрером.
Гофер родился недалеко от Зальцбурга, но ходил в инсбрукскую школу и считал себя местным. И действительно, некогда он был близким соседом Гуго и Эриха, владея магазином радиоприемников на Максимилианштрассе, за углом от Андреас-Гофер-штрассе. Потом Гофер утверждал, будто бы его заставили расстаться с бизнесом через два месяца после аншлюса, когда Гитлер поставил его во главе новой административной единицы – гау Тироля и Форарльберга.
Гофер, не мешкая, стал доказывать свою лояльность нацистам: вступив в их партию в 1931 году, он быстро возглавил ее тирольское отделение, но в 1933 году, когда нацистов объявили вне закона, был арестован и получил два года тюрьмы. Он бежал, перебрался в Италию, потом в Германию, где был занят организацией помощи австрийским нацистам, как и он скрывшимся в этой стране.
На фотографиях, которые я видела в городском архиве Инсбрука, гауляйтер Гофер очень по-хозяйски встречает Гитлера в Инсбруке – он стоит рядом, смеется шутке, идет на пару шагов позади фюрера. Все без исключения лучшие снимки сделал Рихард Мюллер, замечательный фотограф довоенных лет, мастер горных пейзажей, который потом работал в официальной прессе гау. Самая памятная из его работ – двойной портрет Гитлера и Гофера в полный рост, который, как я думаю, заказал сам Гофер для украшения своего кабинета.
Мюллер также был местным уроженцем; его студия находилась по соседству с семейной винокурней Дубски. В отличие от Вены, где почти все евреи жили в районе Леопольдштадт, в Инсбруке они соседствовали с арийцами. Мюллер сделал очень красивый снимок Хайлиггайстштрассе, на котором видна его студия рядом с фабрикой моего двоюродного деда, производившей уксус и спиртные напитки (Essig-Sprit-Fabrik) (см. илл. 20 на вкладке).
36. Гитлер и Гофер (слева) смеются над шуткой
После посещения виллы Шиндлеров Гофер обратил свое внимание на небольшое местное сообщество еврейских бизнесменов. К началу лета 1938 года его стало волновать, что еврейская собственность не очень-то быстро переходила к арийцам. При раболепной поддержке местной прессы Гофер сильно надавил на мою семью и сделал все, чтобы Гуго арестовали.
Я знала, что нацисты предпочитали иметь официальный повод для ареста евреев, и раздумывала, какой же они избрали для Гуго. В поисках материалов дела против него я отправилась в земельный архив. Имена Гуго и моего двоюродного деда Эриха, получивших сроки за дачу взятки (Bestechung), нашлись в написанном рукой государственного обвинителя списке осужденных по уголовным делам в Тироле за 1938 год. Мне было бы интересно знать, кого они подкупили, но больше никаких подробностей обнаружить не удалось. Странно было видеть имена родственников среди тех, кто совершил насилие, украл или убил.
Курт вспоминал, как навещал отца в тюрьме. Дело было в июле 1938 года, и несколько месяцев Гуго держали у центрального вокзала, в бывшей гостинице «Зонне», переделанной в тюрьму гестапо. 9 июня он не смог отметить тринадцатилетие собственного сына.
Нам, детям, Курт говорил, что в тюрьму к отцу он ходил каждый день и носил ему травяной чай для лечения болезни мочевого пузыря, которой Гуго заболел на Первой мировой войне. Как вспоминал отец, Гуго легко относился к такому повороту своей судьбы. Он шутил, что в тюрьме оказался среди друзей, в очень приятной компании, потому что в заключении с ним оказались бургомистр (Bürgermeister) Инсбрука и представитель (Landeshauptmann) земли Тироль. Он рассказывал Курту, как веселились они, устраивая ночные чемпионаты по ловле клопов, и хвалился своими результатами.
Гуго несколько раз говорил сыну и о том, что его денщик, который был у него в Первую мировую войну, оказалось, служил в охране, поэтому отношение к нему было самое хорошее и, как бывший офицер, он пользовался некими привилегиями, недоступными другим заключенным; вот почему Курт и ходил к нему каждый день. Разыскивая сведения о его жизни, я заметила, как трогательно Гуго успокаивал сына; перепуганный мальчик, по сути дела, остался сиротой, потому что мать его была в Лондоне, а отец в тюрьме.
Обвинение в даче взятки никак не укладывалось у меня в голове, поэтому я попросила архивиста принести мне все папки с документами, относящимися к вилле Шиндлеров, в том числе и до, и после этого периода. Через полчаса я их получила. Так я постепенно восстановила картину произошедшего. Многое я нашла в бумагах, составленных юристом Гуго и Эриха, доктором Альбином Штейнбрехером.
Именно из них я узнала, как в двадцатые годы строилась вилла. По данным Штейнбрехера, она стоила Гуго 250 000 шиллингов. Есть документы и на покупку Эрихом соседнего участка – на нем он тоже мог бы что-нибудь построить, но позволил Гуго использовать его, чтобы расширить сад. Владельцем при этом оставался Эрих и, по подсчетам Штейнбрехера, истратил на это не меньше 50 000 шиллингов. Я долго гадала, что побудило Эриха отказаться от постройки дома, о котором он мечтал всю жизнь: возможно, его подвело здоровье, а возможно, в браке с Гретой он не был счастлив, и мечта потеряла свою привлекательность.
