рассказываю Андрею, что я увидела, он молчит, потом берет в руки остаток ткани и долго ее рассматривает.
— Это не цветной рисунок на ткани, это поплыли краски от стирки, краску на шерсти не закрепили, и она полиняла. Это герб указывает, что твой отец как-то был связан с домом Великого Магистра.
— И где нам искать дальше?
— Давай пересмотрим все документы и личные письма Магистра за время его правления, может там что найдем, еще одна мысль- что это могло быть связано с городом Корми, там тоже герб семьи Фонсеки.
И мы снова погрузились в бумаги.
Часть2 Глава 18
За просмотром бумаг мы провели почти месяц, на Мальте наступило лето, жаркая погода, яркие солнечные дни. Море плескалось и манило, но мы сидели на вилле и просматривали тонны бумаг, в надежде найти хоть какую-нибудь ниточку.
И ниточка нашлась, в толстых книгах, где перечислены были припасы и закупки в доме магистра, мы нашли клочок бумаги, записку, что писал служка кому-то.
«Третьего дня к магистру пожаловали гости, дальние родственники. Престарелый муж со своей молоденькой женой, особой весьма пикантной…»
Возможно, эта молодая особа как-то связана с моим дедом.
С прибытием гостей увеличились закупки провизии, видимо двор путешествующих был достаточно большой. Затем нашли еще одну записку, в которой говорилось, что молодая особа — Мария-Луиза была кокетлива, и тот, кто писал записку, обсуждал со своим собеседником размер рогов ее мужа…
Из дальнейших записей мы увидели, что пара осела в городе Корми. В то время мой дед помогал строить крепости на острове. Если здесь был рожден его сын, то он был под присмотром, и дед знал, что у него растет сын.
Герб указывал, что события происходили за тридцать лет до смерти моего деда. Но это были лишь наши догадки.
Вскоре на остров прибыл Ваалар, он замещал Ариса на время его отсутствия, он и Пилат просили нас остановить расследование, мотивируя, что моя принадлежность к дому Маргуса доказана, никто не сомневается в моем наследстве, все боятся за мою жизнь, и пытаются всеми способами затормозить мои поиски истины. Но я «закусила удила», в моей голове вертятся десятки версий, и возможных развитий событий, пытаюсь найти зацепки, куда мог податься мой отец, как то он встретил мою маму, и что с ними случилось потом.
И тут в моей памяти всплывает эпизод, как нянечка баба Катя отдает мне это одеяльце, приговаривая, что мама меня по нему найдет. Не знаю почему, я этот эпизод забыла, наверное, была очень маленькой, ведь даже лица той женщины не помню, только тепло, с которым она ко мне относилась. Все дети в детских домах ждут, что матери придут и их заберут, им недостает материнского тепла, и они — брошенные детки льнут к каждому, кто даст хоть толику ласки. Вот и я любила эту нянечку, и всякий раз, когда она была на смене, прибегала к ней, ластилась, ждала, когда она меня обнимет, я даже запах ее помню. И одеяльце, что она мне отдала, хранила все эти годы как зеницу ока, ведь это была моя надежда отыскать маму.
Вспомнила ее, и сразу в голове родилась цепочка предположений, а если она знала мою маму? Ведь откуда-то она взяла мое одеяльце? Может я начала поиски не с того конца? Может, стоит поискать следы моей матери…
Первая мысль найти ту нянечку. Но вот беда, уже тогда она была не молода, жива ли она сейчас?
Мне стоит только задать параметры поиска, и несколько человек уже рыщут по базам, отыскивая никому не известную женщину. К вечеру передо мной листок бумаги, на нем фамилия и имя той женщины, что когда-то нянчила меня в детском доме.
Бабу Катю зовут Екатерина Семеновна Воронцова, она до сих пор жива, и живет все в том же маленьком городке под Москвой, где стоял мой первый детский дом.
Я делюсь своими мыслями с Андреем и Пилатом, надо снова лететь в Москву, они оба бросаются меня убеждать, что это опасно, понимаю их, но это ниточка к моей матери.
Утром готовят самолет, мы выезжаем с виллы ближе к обеду, едем по узким маленьким улочкам, обеденное время, сиеста, город опустел, только жаркие лучи полуденного солнца плавят асфальт, тихо шелестят пальмы, да летают над морем жирные чайки.
Дорога бежит по берегу моря, вдоль него выстроились белые виллы, на причалах скучают яхты. Нас провожает ласковое море, да крики чаек…
Лайнер взмывает в небо, оставляя за собой белый след, и вот мы уже за облаками. Всего пять часов полета, и мы в Москве.
И хотя уже лето, город нас встретил дождем, и пронизывающим холодом, серое низкое, сумрачное небо не добавляло восторга от встречи, мокрые машины, огромные пробки, по какой-то закономерности, как только начинался дождь, на улицах скапливались пробки из машин. Ехать пришлось далеко, в маленький подмосковный городок.
Я не смотрела по сторонам, мои мысли были заняты другим, вспоминая свое детство, предвкушала встречу с бабой Катей, моим прошлым, и моей ниточкой к маме. Может поэтому не слушала себя, не воспринимала подсказок вселенной.
Через час стояния в пробках, мы выскочили на шоссе, ведущее за пределы МКАДа, чем дальше продвигались к желанной цели, тем уже становилась дорога, и вот мы уже мчимся по извилистой дороге, кругом лес, пустые поля, да мшистые болота.
Из воспоминаний меня выдернул крик водителя, я вынырнула из своих воспоминаний, и увидела, как по мокрой дороге занесло огромный грузовик со встречной полосы, и он неумолимо летит на нас. За долю секунды до удара, я изменила его движение, грузовик еще раз повернулся вокруг своей оси и съехал на обочину.
Все в кортеже облегченно выдохнули.
Пришлось остановиться, охрана подбежала к ошалевшему водителю, они трясут его и орут, а он стоит у обочины и бубнит: Ничего не понимаю, машина исправна, вожу двадцать лет, а вот такого еще ни разу не случалось, она меня просто перестала слушаться.
Только я понимала, что произошло, где-то там внутри машины стояло устройство, что в нужный момент заблокировало тормоза, отправив машину в занос, и человек, что поставил это устройство, знал, куда мы поедем, и когда мы поедем. Это означало только одно, человек, пытавшийся меня убить, был рядом с нами всегда, и это не последняя его попытка.
Я смотрю на Андрея, он понимает ход моих мыслей, и ему они не нравятся, ведь это человек кто-то из нас, а значит нас, тех,
