кто управляет миром, кто, по своему долгу, должен рождать любовь, мир, нести разумное во вселенную, поразил вирус, страшное разложение, один из нас готов на убийство. Только вот ради чего? Неужели так важно политическое место внутри совета, что человек не боится пролить чью-то кровь?
У нас мало времени, и мы оставляем незадачливого водителя стоять на трассе, только по моему настоянию, один из охранников осторожно вынимает из машины странное устройство, делаем все быстро, так чтобы у водителя не появились подозрения. И продолжаем свой путь.
Возможно, нас ждет еще много неожиданностей на этом пути…
Вот мы и в городе, тихом, провинциальном, проезжаем мимо моего детского дома, теперь здесь расположился обычный детский сад. На площадке куча ребятни бегает, играет в догонялки, роется в песочнице, качается на качелях, они радостные, довольные и счастливые, в мое время все здесь было иначе, и такого счастья и радости не было.
А вот и маленький домик, где живет моя любимая баба Катя. Я делаю шаг к калитке, и вижу пожилую женщину, в платочке, стоптанных башмаках и телогрейке, накинутой на плечи. На меня нахлынуло такое чувство нежности, в уголках глаз появляется слеза, я думала, что забыла ее, но стоило мне ее увидеть, как я сразу узнала свою бабу Катю.
— Баба Катя, здравствуй, — говорю внезапно севшим голосом.
Он поднимает глаза, подслеповато щурится, потом щеки ее розовеют, она всплеснула ладошками, и, прихрамывая, бежит ко мне. Открыв калитку, бросается мне на грудь, обнимает и целует мне руки.
— Уж не думала, что свидимся, милая моя, как же я тебя ждала, — она плачет, слезы бегут по ее морщинистому лицу, она утирает их одной рукой уголком платка, другой — крепко держа мою руку.
— Баба Катя, прости меня, я совсем забыла о тебе…
— Что ты, что ты, милая, ты и не могла меня запомнить, мала была, пошли в дом, я тебе кое-что отдам.
Я иду с ней, из маленьких сеней попадаем в такую же маленькую кухню. Большую часть дома занимает печь, в центре стоит стол, накрытый белой вязаной скатертью, венские стулья прошлого века, под потолком божница, на нас с икон смотрят суровые очи.
Баба Катя предлагает мне стул, суетиться, вынимает из печи чайник, разливает по кружкам пахучий чай, из буфета достает вазочки с печеньем и вареньем. Она вся такая уютная домашняя, настоящая бабушка.
— Я хотела тебя найти, когда ты подросла, так тебя из детдома в спортивную школу забрали, и я тебя найти уже не смогла. Болела тогда, ноги плохо ходили, думала все, уже не разыщу, тебе ведь без документов в детдом отдала! Я тебе дальняя родственница, никто об этом не знал, кто не родственнице адрес даст.
— Баба Катя, вы моя родственница, тогда почему я в детдоме оказалась?
— Это длинная история, — а ты пей чай, пей. — Маме твоей, Елизавете Глинской, — я родственница, ее троюродная тетка, у Лизоньки других то родственников нет, у меня тоже, по молодости она со мной отношения не поддерживала, так только открытку к праздникам посылала. А тут появилась у меня на пороге, беременная. С ее слов поняла, что кто-то убил ее мужчину, они даже расписаться не успели, и теперь, чтобы ты не родилась, хочет убить ее, вот и решила она спрятаться у меня.
— А кто это был? Она не рассказывала?
— Она говорила, что чем я меньше знаю, тем лучше, что это страшные люди. Потом она родила, оставила тебя у меня и уехала, говорила, что скоро вернется. Потом позвонила и сказала мне, что бы я отдала тебя в дом малютки, без документов, подкинула, сказала, что злые люди до нее добрались, и если кто-нибудь узнает о твоем рождении, это будет последний день в твоей жизни. Я не хотела, но она меня упросила сделать так. И я отнесла тебя в дом малютки. Но не смогла без тебя жить, устроилась в тот дом малютки нянечкой, все ждала, может, тебя усыновят добрые люди. Потом ты подросла и тебя отдали в детский дом, я снова устроилась туда нянечкой, чтобы быть с тобой рядом.
— А мама?
— А мама твоя, она больше не звонила, только когда тебе стукнуло пять лет, я узнала, что ее убили, кто-то зарезал ее в подворотне. Пять лет она скрывалась от преследователей, следователь ко мне приезжал, расспрашивал, я ему о тебе, конечно, ничего не сказала. Ты к тому времени выросла, в пять лет я подарила тебе тот лоскут ткани, что так берегла твоя мать, не знаю почему, но он был ей дорог.
— Я помню этот момент, вернее, вспомнила недавно. А что же было дальше?
— А дальше, тебя увезли в другой детский дом, там была школа, я приезжала туда изредка и смотрела на тебя, ты росла боевая, а потом ты пропала. Вот тогда и узнала, что тебя забрали в спортивную школу, я успокоилась. Пыталась, конечно, разыскать, но уж где мне старой, думала, больше не свидимся.
Мы еще долго сидим, пьем чай, смотрим старые фотографии семьи, я расспрашиваю ее о жизни.
— Бабушка, а может, ты ко мне переедешь жить, там врачи хорошие, дом со всеми удобствами.
— Нет, внученька, свиделись, и хорошо, а жить мне здесь нравится, здесь родилась, здесь и умру.
— Дом без удобств, как же ты живешь?
— Так я привыкшая, с малых лет дрова колю, печку топлю, воду таскаю из колодца.
Про себя подумала, что бабушку, конечно, мне не увезти, но жизнь наладить я ей смогу, ведь получается она единственный живой родственник у меня.
В самом конце, когда мы уже прощаемся, бабушка вдруг хлопнула себя по лбу: Я — дура старая, совсем запамятовала, тебе же мама вещь одну оставила, говорила передать. Бабушка бежит бегов в дом и выносит что-то завернутое в тряпицу: Вот, говорила, что когда ты станешь взрослой, то должна посмотреть это одна.
Прощаемся, я ей обещаю, что приеду к ней еще обязательно, она машет головой, но не очень верит.
Уже садясь в машину, даю указания, чтобы в дом было проведено отопление, вода, и все удобства. Знаю, что будет все исполнено. А еще даю задание для наших врачей, жизнь человеческая короткая, но я хочу, чтобы бабушка прожила ее всю… долгую и счастливую…
Часть2 Глава 19
Утром мы уже были на Мальте.
Пока летели, с Андреем обсудили дела. Он категорически против, чтобы я рассказала о своих подозрениях Пилату или Ваалару. Человек, который всячески пытается нас уничтожить, кто-то из близких нам
