Дело в том, что баклан – очень древний род! В отличие от утки, он не имеет жировой копчиковой железы. Все утки выдавливают из этой железы сало и, елозя клювами по пёрышкам, смазывают им свои перья. А лишённое жировой смазки, оперение баклана, просто-напросто намокает в воде! Поэтому, эти морские птицы вынуждены сушить свои перья. Стоящие, как изваяния, на камнях бакланы, расставившие в стороны крылья – это, для них, нормально. Так, оно и должно быть.
Проходя по морской террасе мимо бакланьего камня, я всякий раз испытываю большое моральное неудобство! Ведь, бакланы очень осторожны и бросаются с камня в воду с такого расстояния, когда другие птицы ещё даже и не настораживаются. Получается так, что я обрекаю этих птиц на водные процедуры, после которых им нужно будет сушиться снова!
– Серёж! Бакланов жалко… Давай, пройдём тихо? – предлагаю я, – Чтоб руками сильно не размахивать.
– Ладно! – соглашается Казанцев, – Пусть сидят.
Шаг за шагом, мы размеренно шагаем по колеям нашей заросшей дороги, мимо бакланьего камня. Мы смотрим только вперёд! Мы усиленно делаем вид, что не видим ни камня рядом, ни бакланов на нём. Бакланы, сгрудившись в кучу на вершине своей каменной глыбы, напирают друг на друга, готовые в любую секунду горохом сыпануть в воду. Они стерегут каждое наше движение. Ах, как им не хочется мокнуть! Но и мы – не можем отодвинуться в сторону! Мы идём по колеям вездеходной дороги, как поезд по рельсам…
Самые осторожные из бакланов, наконец, не выдерживают напряжения и плюхнувшись с камня в воду, торопливо гребут прочь…
Но, вот! Самая близкая точка пройдена! Всё-также размеренно шагая по колеям, мы начинаем удаляться. Напряжение постепенно спадает и оставшиеся на каменной глыбе бакланы, «выдыхают воздух». Порядочно отдалившись, мы останавливаемся и оборачиваемся назад.
– Бакланы доверились нам, сегодня – больше, чем обычно! – замечаю я.
– Да! – соглашается Казанцев, – Раньше – они срывались без раздумья.
– Пусть сидят, – улыбаюсь я, в бинокль.
– Начинают к нам привыкать, – тоже улыбается Сергей.
– Конечно! – соглашаюсь я, – Мы, ведь, их не стреляем!
Всё сильнее, тянет ветер с запада. День, сегодня, какой-то взбалмошный – очень яркий, солнечный и очень ветреный. Мы переходим Ночку и шагаем дальше, по колеям…
В ветровой тени каждой мини-бухточки, которые мы проходим, ближе к берегу жмутся утки. В основном – это небольшие стайки каменушек. Но, сегодня, нам встречаются и кряквы, и гоголи, и чернети…
Мы выходим из-за очередного мыска побережья – и видим красочную картину: в первой волне прибоя, в белых брызгах буйного, океанского наката, совершенно не обращая внимания на ветер, кувыркаются крикливые чайки. Масса брызг! Масса чаек! Гвалт криков!
– Кья! Кья! Кья-кья-кья-кья! Кья!
– О! Озёрные чайки! – восторгаюсь я, – Подошли с юга!
– Кья-кья-кья-кья! Кья! Кья!
– А, орут-то как! – морщится Казанцев, от чайчих криков.
– Нужно в дневник записать! – не обращаю я внимания на недовольную «мину» своего напарника, – Для календаря природы заповедника – это целое событие!
Сегодня – первый день прибытия этой горластой, птичьей волны! Чайки – ещё с нами не знакомы. Они, так забавно, нас боятся!
– Хм! – недоумённо хмыкает, на это, Казанцев, – Дикие они!
– Они ж – издалека! – объясняю я, – Нас не знают, вообще!
– Кья! Кья! Кья-кья-кья-кья!
Черноголовая, озёрная чайка, своим видом, напоминает крачку – у неё также задорно вздёрнута вверх изящная головка и задрано вверх длинное шильце хвостика. И так же, как крачки, они, до одурения, крикливы…
Круглый год, по нашему побережью обычны скопления очень крупной и спокойной, тихоокеанской чайки. К человеку, эти относятся – до наглости, безразлично! Поэтому чайки, боящиеся человека, для нас с Казанцевым – это очень необычно.
Вернувшись по побережью обратно, к нашему дому, мы проходим по берегу мимо – в сторону устья Тятиной. Здесь, нас ждёт большая новость – речку, в устье, подпёрло штормовой дамбой! От этого – речка сильно разлилась и подтопила берега. В результате, перед устьем образовалась целая цепь мелководных заливчиков.
– О! – радуюсь я, – Серёж, смотри! Разлив, какой! Целое озеро!
– Ни-че-го себе! – удивляется тот, – Тятинку замыло!
Неожиданно, со стороны разгулявшегося океана, через дамбу легко перескакивают два плотных табунка мелких уточек!
– О! Чирки! – я торопливо считаю уточек по три, глядя в бинокль, – Три, шесть, девять… В первом табунке двадцать один чирок! Теперь, во втором… три, шесть… Двадцать пять чирков!
Уже близок вечер и чирки сразу же начинают кормиться, опрокидываясь на спокойном водном зеркале речного мелководья, как куклы-неваляшки. Жёлтые лучи заходящего солнца, золотом играют на мелкой водной ряби…
А, нам нужно идти вперёд, через речку! Хочешь, не хочешь – а придётся нарушать природную идиллию! Мы поднимаемся на ноги, из своего укрытия. Заметив нас, чирки, плотным облачком, легко срываются с речки и перескакивают через дамбу…
Перейдя вброд Тятину по перекату, мы шагаем по колеям дороги дальше, в сторону Саратовской…
Буквально за поворотом, в ветровой тени, у самого-самого берега, качается длинный шлейф крупных уток!
– Серёж! Утки! – приседаю я на своей колее, от неожиданности.
– Ага! Кряквы!
Я вытягиваю шею и начинаю считать уток: «Две, четыре, шесть… Тут больше сорока!». Кряквы, спрятав головы под крыло, покачиваются на крупной ряби, достающей сюда со стороны разыгравшегося океана.
– Бух-бухххх! Буххххх! Бух-бухххх!
Там, за поворотом, бьёт такой сильный накат! Земля дрожит! Закрытые от ветра выступом метрового берега, утки отдыхают в затишке…
Стараясь не потревожить уток, осторожно ступая каждый по своей колее, мы проходим по дороге, мимо. Буквально, в десятке шагов! Никто из крякв даже не шелохнулся, не вытащил головы из-под крыла. И выглядят они – очень измождёнными, до предела уставшими.
– Да-аа! – шепчу я, оглянувшись на Сергея, – Измотаны они!.. Вот, погода!
– Ага, – кивает тот в ответ, – Трудное это дело – шторм.
По шиповнику низкой морской террасы, перед нами часто перепархивают стайки мелких птичек. Их звонкое, мелодичное «дзинь – дзинь!», «дзи – ли-линь!», колокольчиками звенит в моих ушах. В полёте, эти птички мельтешат ярко-жёлтыми зеркальцами на крыльях, на общем ядовито-зелёном фоне оперения.
– Китайские зеленушки! – киваю я на птичек, – Смотри, сколько их!
– Весна! – отзывается Казанцев, – Что ж ты хочешь…
Нам – пора возвращаться домой, на Тятино. И мы бредём, изрядно уставшие, обратно…
В синих сумерках, перед нашим домом, как обычно, появились рыжие гостьи. Лисицы, нас – уже совершенно не боятся! Освещая себе фонариком, ведущую в туалет тропинку, я шагаю за угол дома. Вдруг – шорох! Настороженно обернувшись на звук, я торопливо дёргаю лучом света – в трёх метрах, по тропинке, за мной рысит лисичка! Она тоже останавливается и с нескрываемым интересом, смотрит мне в глаза.
– Привет, лиска! – говорю я ей первое, что приходит, от неожиданности, в голову.
Лисичка, молча, смотрит на меня. Я разворачиваюсь и шагаю по тропинке дальше.
