Топольский стоял рядом, сунув руки в карманы брюк. Без куртки, в одном свитере.
— Даша, где ты ходишь? Я уже замерз!
— А зачем вы вышли из машины? Холодно же! — она остановилась у забора.
— Не «вы», а «ты», — Топольский демонстрировал безграничное терпение. — Тебя жду. Чтобы не проскочила мимо.
Дарья против воли улыбнулась. Андрей до смешного напомнил Никиту, который не выучил урок, но до последнего не желает в этом признаваться.
А еще она была ужасно рада видеть Топольского, но тоже не желала в этом признаваться.
«Ну что же, здравствуй, Стокгольмский синдром? Или как?»
— Садитесь в машину и не мерзните, — она поправила шарфик и направилась в сторону остановки.
— Ну начинается, — услышала сзади, но не обернулась. Просто остановилась, когда «танк» перегородил дорогу. — Что ж ты такая несговорчивая, Дашка?
Он вышел из машины, уже привычно подхватил ее под локти и затолкал на переднее сиденье.
— Когда ты научишься садиться сама? — закрыл дверцу, а она снова спрятала улыбку.
— Андрей, перестань меня преследовать! — попробовала возмутиться, но Топольский похоже ее раскусил. Хмыкнул и даже голову не повернул, пока автомобиль не тронулся с места.
Затем внезапно взял за руку и крепко сжал.
— Я поговорить, — сказал примирительно, — только давай не в том кафе? А то нас опять дети спалят.
— Топольский, ты невозможный, как и твой сын, — только и смогла выговорить, откинувшись на спинку сиденья и отбирая руку. — Обещай, что недолго и не в ресторане.
— А можно в ресторане, только недорогом?
— Ладно, поехали, — махнула она рукой, — а то мы до ночи препираться будем.
Ресторан в самом деле не выглядел слишком уж пафосно. Можно сказать, очень даже мило.
— Так о чем ты хотел поговорить? — спросила Дарья, как только они заняли столик.
— Подожди, Даш, давай сначала поужинаем, — Топольский подозвал официанта, но она замотала головой.
— Я не буду есть, Андрей. Мне надо ужин приготовить и дочку покормить. Говори, что хотел, и я поеду.
— Так мы и ей закажем, — Топольский развернул меню, — мы с тобой здесь поедим, а для нее тебе все упакуют. Что она любит? Утиную грудку любит? А паштет?
— Хорошо, давай паштет, — сдалась Дарья, — но говорить мы будем сейчас. И если ты просто нашел повод…
— Они продолжают встречаться, Даша, — без всякого перехода продолжил Топольский, и она только рот раскрыла. И захлопнула. — Никита с Машей. Я больше не хочу им мешать. И тебя тоже прошу не прессовать Машу.
Он увидел ее взволнованное лицо и расценил это по-своему. Взял ее ладони в свои и крепко сжал.
— Когда я женился, то думал, что делаю лучше всем: родителям, бизнесу и даже Никите. А по итогу вышло, что никому лучше не стало, поэтому я не хочу давить на сына.
— О чем ты говоришь, Андрей? Им рано жениться, им по семнадцать лет!
— Я говорю о запретах. Чем больше запрещать, тем сильнее хочется. Разве не так?
Дарья хотела возразить, но Топольский ее опередил.
— Никита купил Маше платье для бала. Она не стала забирать его домой, боится, что ты не разрешишь надеть. Я случайно увидел пакет у него в комнате. Никита не мои деньги потратил, а свои, он их сам заработал. И я рад, что сын мне пока еще доверяет.
— Зачем ты мне это говоришь? — Дарья старалась не показать, как она уязвлена. Выходит, ее Мышка ей больше не доверяет? — Разве дело в платье? Я не хочу, чтобы моя дочь привыкала к дорогим вещам.
— Все это чушь, — перебил ее Топольский, — вещи тут ни при чем. Мой сын влюбился, и я его очень хорошо понимаю. Потому что я тоже…
Он запнулся и снова стал похож на своего сына, который рассказывает домашнее задание, сбиваясь на каждом слове. А затем поднял голову и проговорил, глядя прямо в глаза:
— Я тоже влюбился, Дашка. В тебя. Как мой Никита в Машку. Мне как будто опять семнадцать. Что там дальше эти малолетки говорят? — он свел брови, задумавшись. — Ты будешь со мной встречаться?
Глава 26
Маша
Сижу в кухне, прислушиваюсь к сдавленным всхлипам и мучаюсь.
Я сразу поняла, что мама встречалась с Топольским. Она вернулась недавно, сунула мне судочки с едой и закрылась в ванной. По содержимому судочков ясно, что Топольский водил ее в ресторан, но разве из-за этого плачут?
Ковыряю вилкой паштет, выложенный на листьях салата и украшенный бусинами клюквы. В ресторанах даже в судочки еду пакуют красиво.
Подцепляю ягоду и отправляю в рот. Затем решительно встаю и иду к ванной.
— Мам, мама, — стучу в дверь. Всхлипы прекращаются. — Открой!
— Мышонок, я сейчас выйду, — слышится из-за двери сдавленное. Шумит вода, но она не заглушает продолжающиеся всхлипы, и я плашмя луплю в дверь.
— Мама!
Дверь распахивается, из ванной выходит мама с красными зареванными глазами и лихорадочными пятнами на скулах. Я бросаюсь ей на шею.
— Мамочка, ты виделась с Топольским? Ты из-за него плачешь, да?
Она в ответ меня обнимает и кивает, пряча глаза.
— Да, Мышка. Он изменил свое решение и больше не хочет мешать вам с Никитой.
Я не верю своим ушам.
— А ты? — спрашиваю осторожно. — Ты тоже передумала?
Мама смотрит на меня сочувственным взглядом.
— Доченька, ты же знаешь, что мне нравится Никита. И если бы я была уверена, что он не твой брат…
— Мам, — перебиваю ее и тяну на диван в гостиную, — он не может быть моим братом. Сядь! Я тебе сейчас все расскажу.
И я рассказываю. Про письмо, которое Никита нашел в сейфе. Про то, что его усыновили, и он точно не сын Топольского.
Но вместо того, чтобы обрадоваться, мама смотрит на меня все с тем же сочувствием. А когда я заканчиваю, притягивает к себе и откидывается на спинку дивана.
— Мышка, поверь, я все понимаю. И понимаю, зачем Никита сочинил эту историю. Но только поверь мне, он сын Андрея. Чужие люди не могут быть так похожи, а Никита его копия. Я помню Топольского именно таким.
Я растерянно моргаю. Неужели Никита меня обманул? Не верю, не хочу
