Анаис собрала вокруг нас всех, за исключением Фредо и старухи. Вышли даже Жизель и Люсьена, и взгляды их были полны укора: сейчас детей разбудишь! Анаис поняла без слов, хохотать перестала и отлично действующими пинками согнала с мест Мижану и доктора.
— Марш носить что велено!
— Вот этими вот руками?! — доктор выпучил глаза — мимика у него была обезьянья. — Да что ты, сдурела, баба?
Напрасная попытка оказать сопротивление женщине, которая держала в страхе и повиновении каждого, кто переступал порог ее неблагочестивого заведения.
— Можешь в камзол навалить, — разрешила Анаис, — но я бы на твоем месте носила руками. Они у тебя в таком дерьме, что хуже уже не будет.
— Потом пойдете в подземелье и вымоете руки, — прибавила я. Заодно и проверим, я права в своей оценке опасности пути к источнику или Анаис.
Да, вонь стояла неимоверная. Я даже сбегала к окну проверить — не засуетились ли матросы. Но они если и нашли повод, чтобы собраться, то им была явно не наша задумка, а что-то творящееся на море: смотрели они туда и махали руками в сторону горизонта. Канвары мерзли, зато звери плескались у берега: огромные туши и тушки поменьше мелькали в волнах.
Скандал не подняли ни доктор, ни Мижану. Я вся извертелась, ожидая взрыва, но нет. Это было и странно, и закономерно одновременно, но странно больше, и я была настороже. Ветер вскоре выгнал вонь, и Ару с криком опередил обоих дерьмоносителей, чтобы они не хватались руками за люк.
— Тряпку, тряпку им дайте, они же сейчас за лестницу возьмутся! — спохватилась я. — Ару, не пускай их пока, пусть ждут!
На мгновение я поймала взгляд доктора: не к добру, и когда он вернется, надо удвоить бдительность, иначе ночью мне перережут горло. Анаис, которая как раз закончила развешивать пеленки, подергала одну и обернулась к столу.
— Эй, Фуко, ты куда нож дел? Ты сегодня хлеб и мясо делил! А… — Фуко пожимал плечами, и я, конечно, догадывалась, что это значит: не было у него ножа, но почему у Анаис такие интонации, раздраженные, искренние, из всех реакций на пропажу самые естественные, и самые сложные для имитации реакции на пропажу, которой не было. — Ну что стоишь? Где нож? А хлеб где? Почему только две буханки?..
Фуко попятился и развел руками. Анаис, ворча себе под нос, оторвала от пеленки кусок, разорвала его на три части, скомкала и перебросила Ару, и тот уже выделил по тряпке Мижану и доктору, третий оставил на потом, когда руки у обоих будут уже относительно чистые.
— Дай еще тряпку, — попросил он Анаис. — Они ее намочат и на обратном пути протрут ступени лестницы.
Умно. Пока Анаис, бормоча ругательства, возилась с тряпками, а Ару заставлял Мижану и доктора бросить использованную ткань на кучу дерьма, я оценивала новое происшествие.
У нас не должно остаться так мало еды. И если к ножу у меня нет вопросов, я прекрасно знаю, где нож, то где хлеб?
— Может, они сожрали? — Фуко показал сперва на Мишель и Симона, а затем — на доктора и Мижану. Я повернулась — Ару как раз засовывал Мижану в карман чистую тряпку и давал наставления. — А нож… не видел я его. Я своим мясо резал.
В подтверждение он показал нам ножик — больше похожий на перочинный. Много таким не нарежешь, но все не руками рвать. Я нахмурилась: что-то сверкнуло на миг и навело на тут же пропавшую мысль. Что именно? Пойму, ухвачу разгадку целиком.
— Дай посмотреть, — предложила я, и Фуко без возражений отдал ножик.
Рукоятка помещается мне в руку, лезвие длиной сантиметров пять-шесть. Я с предосторожностями потрогала лезвие: тупое. Убить можно, резать затруднительно. Но Бриана убили не этим ножом.
Анаис обернулась, протянув мне руку.
— Дай-ка, — потребовала она. — Мне нужно кусочек фитиля горящего отрезать. Не совать же мне кресало в кучу дерьма.
Ару выпихнул доктора и Мижану в лаз.
— Я болен! — завопил Мижану из бездны. — Я себе все переломаю!
— Вот доктор тебя там и вылечит, — утешил его Ару. — А ну пошел!
Анаис ругалась уже в полный голос: кресало она зажгла, но отрезать горящий фитилек ей никак не удавалось. Нож был слишком тупым, он даже не рвал фитиль, а оставлял на нем заломы — и только. Перед моими глазами мелькали кусочки пазла, которые я никак не могла сложить в нужном порядке. У меня ведь есть готовая картинка, так что не так? Что я упускаю?
Анаис плюнула, сообщила мне, что за результат не ручается, оторвала руками который уже по счету кусочек с пеленки, в которую заворачивать теперь можно было разве что хомячка, подожгла его и бросила на кучу. Тряпка тлела, дерьмо и не думало заниматься.
— Ну, я предупреждала, — разочарованно протянула Анаис. — И эти двое уже ушли, а кроме них руки в дерьмо совать никому не стоит.
Тряпка вспыхнула вдруг, обдав пламенем кучу, у меня заслезились глаза от резкой вони, Мишель громко крикнула «фу-у!», Анаис замахала руками, а я, избавленная от резкости восприятия, сложила пазл за доли секунды.
Хлеб. Я приблизилась к столу, утерла рукавом слезы.
— Верни нож?
Если мой следственный эксперимент удастся, все поймут все без слов. Я надавила лезвием на целую еще буханку, толстая корка не поддавалась, я нажала сильнее, короткими движениями, с усилием, начала резать, сыпались крошки, срез получался неаккуратный. Точно такой же, как на буханке, в которой уже не хватало порядочных размеров куска.
Когда ты учишься — ты боишься. Все знаешь, но применять знания страшно. Рука становится крепче, глаз вернее, и каждый успех ты празднуешь как второе рождение. Эйфория от понимания, что все вышло как надо и даже лучше, застит взгляд, взрывает мозг и трясет уставшее тело. Мир кажется ярким и прекрасным, жизнь удивительной, свершения становятся по плечу, и тем сильнее бьет последующая неудача.
С опытом эмоции пропадают. Вышло — прекрасно, не вышло — попробуем как-то иначе. И потому я не испытывала ничего, кроме удовлетворения и скрытой гордости. Хотя бы этими чувствами надо питать свое эго, чтобы быть и дальше готовым покорять Эверест.
Я подняла голову и посмотрела на Фуко. Как там сказал Рош в первые минуты нашего с ним знакомства?.. «Смотрите, чтобы Фуко не протянул свои
