руки дважды».
— Я не могу! — взвизгнул Фуко, опять начиная пятиться. — Я не могу ничего с этим сделать! Я голоден! Я постоянно хочу есть!
Нет ничего опаснее, чем признаться, что ты только что предал всех, кто с тобой в одной лодке. И не те времена, чтобы тебя внесли в черный список, удалили из «друзей» и запретили переступать порог. Беги, глупец, у тебя есть целых три шанса: через окна ты не пролезешь, ножа у нас нет и Ару не станет тратить на тебя пулю.
— Он болен, — негромко, но веско заметила я. Чем? Да чем угодно от глистной инвазии до гипертиреоза. Придет клистир, напугаю его этими терминами. — Вернется доктор, у него и спросим чем.
— Я болен, да, болен, — быстро, на коротком дыхании, признавался Фуко. — Мне все время хочется есть.
Люсьена сочувственно кивала головой. Анаис ее сострадания не разделяла.
— А нам что теперь есть? — угрожающе спросила она металлическим голосом. — Тебя, болезный? Тебя нам надолго хватит.
— Никакого каннибализма! — объявила я во весь голос. Непонятное слово, не страшно, переживут. — И… разошлись все, все работаем. Кому нечего делать — я вас займу.
— Иди к дерьму сядь поближе, — Анаис грубо толкнула Фуко в плечо, и тот съежился. — Аромат его хорошо от обжорства лечит.
Я вернулась на пост возле окна. Ветер гонял по крепости ошметки краденого барахла и птичьи перья, крепчал, выл, и матросы забились в скалы, а звери покинули разволновавшееся море. Пенились белые буруны, воюя с ливнем, растекались по камням плевками, с шипением сворачивались, как змея перед броском.
Я ждала настоящую бурю. По всем предвестникам — скоро грянет.
Возникла проблема новая: у нас недостаток еды. Да, нас стало меньше, но не настолько, чтобы оставшийся хлеб и нога… чья нога? Я не привыкла есть то, чему не знаю названия и к чему не приложили заявленный, как минимум, состав, но кто меня сейчас спрашивает? Чтобы остатки еды помогли нам продержаться до прихода помощи. Если эта помощь придет, если они вообще свернут в крепость. Надежда была на то, что канвары уберутся, завидев…
Стоп.
Я напряглась, даже прочертила обломанными до крови ногтями по стене и не ощутила боли. Канвары реагировали на оружие в руках стражи, и я сама смогла в этом убедиться, когда мы драпали от них в первый раз. Но сейчас они вопреки всему, что мне рассказывали, не только кучковались возле крепости, но и проникли туда без криков. Что с ними такое?
Ответ напрашивался сам собой: им нужно что-то в крепости. А мне что нужно?
— Симон? — позвала я, не покидая поста. — Спроси у Анаис, из чего мы можем сделать длинную тонкую веревку? Она даст тебе кусок ткани, нарвешь его и свяжешь… настолько тонкую веревку, как сможешь, хорошо? И прибереги немного хлеба.
Я любила рыбалку как способ уединения. Если люди и есть, то они там молчат. Но последний раз я была на рыбалке еще когда жила на море, да и то я предпочитала дышать воздухом, наслаждаться тишиной и спокойно думать. Я не то что не поймала ни единой рыбины, у меня даже удочка была без крючка: зачем мне вещь, которая может нанести травмы, если я не собираюсь ее использовать?
— Что ты хочешь сделать?
— Рыбу ловить, — мрачно буркнула я. — Была мысль насчет яиц вон тех тварей, но уж больно там много самцов и канваров.
— А рыбу ты откуда будешь ловить?
— Уйду подальше. — Если уйду, хмыкнула я. Я собираюсь подвергать жизнь опасности? Не в первый раз. А у меня есть выбор? Да. — Меня больше волнует, будет ли рыба клевать.
— Не будет, — со смешком ответил Симон. — Рыба же не дура. Веревку будет видно.
— А на что вы вообще тут ловите рыбу? — не подумав, спросила я и прикусила язык, но, кажется, не сказала ничего лишнего. Решит, что «тут» — в этом краю. — И что вместо крючка?
Симон нахмурился, почесал голову. Я вздохнула: то, что я себе ничего не чешу, просто отсрочка. Будут и вши, и язвы, и все прелести этого века. Даже если я потом, когда-нибудь, вдруг, напялю на себя роскошное платье и диадему. Я незаметно для Симона нюхнула свою подмышку и отметила, что только вонь отовсюду мешает людям от меня шарахаться.
— Бечевка нужна, а крючок… можно из любой деревяшки сделать. Только ты все равно не пройдешь никуда, — подытожил Симон. Хороший парнишка, из него выйдет толк, если учить…
«Тут рыбы нет!» — «Да кто это говорит?» — «Директор катка!» Смешно, конечно. Тут рыба есть. И мясо есть. Вон оно, разлеглось под дождем, чистое, вкусное…
— А кто-нибудь пробовал есть вон тех тварей?
— Кратов? — Симон почесал голову с другой стороны. — Ну, это надо ждать, когда появятся выводки.
— Птенцы?
— Ну какие птенцы? — И этот пацанчик смотрит на меня как на идиотку. Знакомо, очень знакомо. — Выводок. Они же не птицы!
А яйца кладут как эндемики Австралии? Яйцекладущие млекопитающие? Как попали в наш — мой прежний — мир, кстати, такие уникальные звери?..
— Взрослых есть нельзя?
— Не-а. Они жесткие. Ну, вон, твои туфли из кого?
Я опустила голову. Хорошие туфли.
— Из кожи кратов?
— Из мяса кратов. Ты такой смешной! — хихикнул Симон, а я обернулась на раскат грома, и мне стало совсем не до веселья.
Матросы оживились. Не все, но человек шесть что-то обсуждали и периодически махали руками в сторону маяка.
— Позови Ару, быстро, — приказала я Симону и утерла мокрое от ливня лицо.
«А я всегда смогу сварить собственную обувь…»
Один матрос подошел к взорванной лестнице, затем другой. Они ходили вдоль разлома, орали, размахивали руками, кивали будто бы мне — как старой знакомой. Ару подошел, положил руку мне на плечо, я кивнула.
— Будут пытаться подняться? — предположила я.
— Не думаю. Они должны знать, что можно попытаться взобраться по той стене, по которой лезли вы с Рошем. Тебе было сложно, но ты и не матрос.
— Тогда что им надо?
Ару не ответил. Один из матросов, осматривающих разлом, подбежал к прячущимся в скалах приятелям, выскочил оттуда секунд тридцать спустя, сжимая что-то в руке. Вспыхнул огонек.
— У него вечное кресало?
