Это был самый первый связанный Томасом свитер – он посвятил его «Айсе». Однако Томас его не любил, поэтому восстанавливать не желал…
А вот джемпер Рвани – с кремовым сердцем на груди – было жалко до слез. Это последняя созданная им кофта, и Томас рад бы ее реанимировать – но не знал как. Джемпер полностью пропитался кровью и уличной грязью. Да вдобавок Рвань под конец грохнулся в свою рвоту – поймать его не успели.
В общем, сердце Томаса изблевано…
Томас был уверен, что даже если все отстирает – изначальной чистоты сердцу уже не вернуть…
И третий свитер – тот, который тогда был на нем. Красивый, белый, аранской вязки, с синичками на груди и боках. Он – гордость Томаса, вершина мастерства, его хвалила даже Марила.
Когда Гибсон вколачивал его переносицу в ребро тумбочки – Томас невольно выплюнул пару леденцов, которые до этого рассасывал. Потом он упал на них – и конфеты так крепко слиплись с шерстью, что… Томас не догадался замочить кофту в воде, поторопился – и рванул со всей мочи…
Ныне у одной из синичек не доставало головы.
Надо распускать и переделывать.
Однако под наплывом дум Томас уже практически забыл о своей безголовой птице…
– Черт, даже это меня бесит! – вдруг разгорячился Эдвард. – Ты айсаец! Какие к чертям собачьим вязанки?! Какие еще сраные куклы?! И почему ты даешь кукле имя, а? Объясни мне, черт возьми… Потому что я в самом деле не понимаю… Почему ты вяжешь джемпера? Носки, шарфы, штаны? Это рабская работа, Томас! Для вэрмыса! Это недостойно айсайца!
– Ну… как бы вам сказать… – осторожно протянул Томас. – Я думаю, это у меня неплохо получается, вот и…
– Жопу подтирать у тебя тоже неплохо получается. Так начни подтирать всем!
Томас промолчал.
// В айсе высокомерны.
– Томас, ты должен доминировать хотя бы над людьми. – Эдвард глотнул чай, который раньше употребляли только китайские императоры. Принялся за второй круассан. – Ты должен ввести их сходу. Нужно постоянно показывать им, где их место, – иначе рушится правильная модель коммуникации.
Нельзя вязать – и при этом сидеть на троне, понимаешь?..
Если уж брать хобби – то высокое и достойное, как моя поэзия. Начни писать книгу или займись охотой…
Я помогу тебе с прозой!
Хотя нет… Это бессмысленно, для нее ты слишком тупой. Тогда рисуй картины или… О! Ну как же! Делай инсталляции, я забыл!
Каждый мудак может их клепать – даже ты.
А то официантка – и та смотрит на тебя с презрением, куда уж ниже падать, а? Будто это ты, а не она – мерзость… – Эдвард скрипнул зубами. – Сука. Пойду-ка я ей шею сверну…
Эдвард приподнялся – и Томас испугался.
Он однозначно не хотел, чтобы девушка погибла лишь потому, что не восхищалась видом его бляшек и несуществующей гениальностью его натуры. Но Эда невозможно было остановить, если он что-то задумал.
Однако из-за стола Эдвард так и не вышел – замер и уставился в сторону входа.
Нить? – Томас всполошился.
Он обернулся. В углу кафе, недалеко от дверей, двое подростков, лет шестнадцати, кормили друг друга мороженным. Они прогуливали школу – рядом целовались их рюкзаки.
Парочка смеялась и умилялась. Они поочередно черпали из общей чаши – и явно старались измазаться малиновым сиропом.
Оба – привлекательны и молоды. От них веяло романтикой и любовью, духом Франции. Особо по нраву было глядеть на чернокудрую красавицу с тремя родинками в форме небольшого равнобедренного треугольника на правой щеке…
Томас отвернулся. Обычные люди, – подумал он. – Но лучше бы они поскорее ушли...
После стольких лет работы с напарником Томас заметил, что Эдварда выбешивали любые проявления сочувствия и любви – если они предназначались не ему. Сейчас Эдварду, скорее всего, не терпелось стереть улыбки влюбленных – возможно, об асфальт вместе с их лицами.
// В айсе завидуют.
Надо его отвлечь, – подумал Томас. – А то как бы чего не случилось…
Да и про официантку Эдвард еще не забыл – ее тоже будет жалко. А ведь затем он горазд пойти вразнос – и поубивать в кафе вообще всех.
Томас покосился: Эд продолжал стоять и смотреть на парочку – как удав на кроликов.
Томас решил рассказать о своих переживаниях – но так, чтобы не выдать себя с потрохами и не накликать беду.
– Вот даже… как бы это объяснить… – Томас затеребил стакан с остывающим молоком. – Но я попробую. Дело точно не в вас, герр Эдвард, я боюсь не вас. А… не знаю, может быть, мира?.. Или неизвестности? Я не знаю, как объяснить так, чтобы вы поняли… Не то, что вы не… Я думаю, у таких, как вы, не бывает таких мыслей. Они только у таких, как я, наверное.
– Ты о чем? – бросил Эдвард. Он не отрываясь наблюдал за подростками. – Конкретнее, мудак.
– Как бы лучше, толковее… У вас жизнь – и все четко! Все – в планах. Карьера, слава! Все расписано и понятно. – Томас рассказывал, не поднимая глаз, – он будто искал слова в белой пене. – Вы сами говорили: завязка, развязка, кульминация. Вот вы говорили, когда сделается наше это государство, айсайское, вы станете министром образования…
– Культуры, – холодно поправил Бах. Он сел поближе к краю, чтобы можно было следить за влюбленными – и при этом поглядывать на Томаса.
– Вот, культуры, да. Простите. Но я к тому, что у вас все четко. У вас планомерно. Вы знаете, куда… – Томас прикусил губу. – Куда вам идти. А мне порой… просто хочется… сбежать. Наверное… Бросить все и сбежать.
– Гм… – промычал Эдвард. Слушал он вполуха. – Хрень. Ну и?
– Ну, почему я дрожу? Мысли странные очень пришли – от них и дрожу.
Я вот думаю, что время, мне отпущенное, – оно ведь мое!
Мое ведь, да?..
Наверное, да… Или?..
Но я его совсем не чувствую! Будто оно не мне принадлежит. Оно будто идет само по себе. Тикает, а я… А я со стороны на него смотрю – и офигеваю…
Тик-так, Томас! Тик-так… Проходит жизнь твоя, смотри…
И с жизнью у меня ведь так же. Будто я сижу в челноке. И меня, челок мой, несет меня поток. Бурный, своевольный!
Непреклонный и… И сильный! Сильный – сильнее нет!
Весла у меня… Ведь у меня никогда – никогда! – в жизни не было весла… И руля тоже.
И я, получается, трепыхаюсь в бурном потоке – как ему угодно. Как ему заблагорассудится. И выходит, что лодка – она плывет, как ей вздумается!
А ведь в ней я сижу!
Но просто как наблюдатель. Как зритель своей жизни.
Кручу по сторонам головой, как на аттракционе, а уж поделать – ну поделать вообще ничего не могу. Куда вынесет река – туда и вынесет. Не от меня зависит.
