Но сейчас он понимал, что только сам может дать ответ.
Каким он тогда был, до выезда?
Томас жил – словно плыл по течению.
И ему это нравилось. Каждый день был расписан по часам.
Он ничего от жизни не хотел, ничем не увлекался, никогда не планировал – и ему было хорошо и спокойно. Его желания ограничивались чашкой молока и тихим, комфортным уголком. Он выполнял лишь элементарные поручения – его не заставляли выбирать и решать что-то по собственной инициативе.
Томас полностью отдался течению – и взамен его несло легко и приятно, как пассажира бизнес-класса. Томас мечтал остаться на Уа навечно.
А потом, против его воли, поток вышвырнул Томаса с острова. И началось…
– Смотри, дурак! – вдруг сказал аист. – «Бочка»! – И сделал пилотажную «бочку». – Круто, да? Это войдет в историю!
А сейчас?.. Кто он?
Он – это геокэшинг, путешествия и вязание. Он – это… Марила.
Он – это то, что он любит.
За три года Томас наполнился – как кувшин в пустыне в сезон дождей. И поэтому с каждым летом, прожитым вне Центра, ему становилось все неуютнее плыть по течению.
Ему все чаще хотелось остановиться – но ручей нетерпеливо тащил. И чем больше Томас сопротивлялся – тем явственнее ощущал давление прошлого.
И теперь его несло обратно…
Томас не желал возвращаться к той жизни, которая у него была на Уа.
У Томаса впервые с того дня, когда над островом промелькнуло НЛО, появилась мысль, что он может побороться с потоком.
Почему он не упирается? То, что он внизу, еще не значит, что он не вправе делать то, что ему хочется.
Он мог вылезти из воды, обсушиться – и как ни в чем не бывало усесться на суше.
Тяжело и верно упасть, как брошенный ржавый якорь.
Перестать плыть по течению.
Начать жить так, как хочется ему самому.
// В айсе боятся начать новую жизнь.
От осознания того, что у него есть иные перспективы, – Томаса сейчас и лихорадило. В глазах мутило, поднялась температура.
Он готов был отвергнуть выпестованный стиль плавания – и ступить на неизведанный берег.
Томас потерял гармонию внутри себя – и это чувство было ужасно. Он как будто ходил по улице голый, незащищенный – а все глядели на него и тыкали пальцем.
Ему безумно хотелось вновь обрести то спокойствие и умиротворенность – смирение, которое снизошло на него в ночь, когда на Землю взирали инопланетяне…
Перед Томасом замаячил выбор – самый сложный в его жизни.
– А теперь… «Кобра»! – Утка одобрительно крякнула удачно выполненной «кобре», но покосилась на совсем приблизившуюся тучку.
– Что, Томас, холодно?
– А? – Томас непонимающе уставился на ковыряющегося в зубах Эдварда.
– Хуя! – отрезал Эдвард. Он ткнул зубочисткой в сторону Томаса. – Я спросил, тебе холодно?!
– Н-нет, герр Эдвард… Тепло! Слишком даже… Что-то меня знобит.
– Тогда какого хрена ты дрожишь, как осиновый лист на ветру?! Ты меня раздражаешь!
– А. – Томас посмотрел на трясущиеся ладони. – Я… не знаю. Просто… страшно вдруг стало.
Томас не хотел рассказывать напарнику о причине своих переживаний. Он отвернулся и посмотрел в окно – и как раз вовремя.
– Что? Туча?.. – воскликнул аист. – Говнюча! Ты лучше глянь… «Имельман»!
Аист успешно выполнил разворот на сто восемьдесят градусов – и нырнул в грозовое облако. Вспышка молнии – и белый аист исчез.
Утка осталась совсем одна.
– Ваш заказ, – прервала их беседу официантка.
Перед Томасом она положила тарелку со сладкими золотистыми тостами, масло и стакан горячего молока. Брезгливо покосилась на фингалы и бляшки на его щеках и подбородке.
Томас едва не сказал «спасибо», но вовремя опомнился: Эдварда подобное злило. По его мнению, людей в принципе не следует ни за что благодарить.
Эдвард заказал вишневые круассаны и дворцовый пуэр. На него официантка смотрела дольше: внешне он привлекал. Однако тот даже не взглянул на нее – и девушка вскоре ушла.
Дрожащей рукой Томас принялся неловко размазывать по хлебу сливочное масло. Выглядело это, с точки зрения Эда, донельзя забавно – но он лишь ошеломленно покачал головой.
– Слушай, чего ты боишься? – сказал Эдвард. – Я тебя больше не ударю. За побег ты получил по делу – и сам это прекрасно знаешь. Еще бы не получил! – Он постучал по столу зубочисткой. – Если бы мы приехали в Центр без сфер – это позор несмываемый. На всю жизнь. Мне такого говна в летописи не надо, понял? Так что прекрати дуться.
// В айсе применяют телесные наказания.
– Герр Эдвард, я не дуюсь, – покачал головой Томас. – Это так, ерунда! Это, может, болезнь какая?.. Или нервы и… И многое. Вы правильно меня отлупили.
Эдвард поднял чашку и принюхался к аромату сухофруктов. Как гурман, вгляделся в темно-красный, похожий на вино, чай. Насладившись ароматической и визуальной эстетикой напитка, он отпил и причмокнул. Прекрасно! Древесно-земляной вкус с ореховыми нотками, сладковатое послевкусие. Он принялся за кисло-сладкие круассаны.
– Я хочу сказать, – сказал он с набитым ртом, – я наказал тебя за проступок. А не просто так влупил, для острастки – как «вагину»… Будешь делать все как надо – будешь ходить без синяков. Ты и так уродлив, чего тебя бить!..
– Это… да. Это вы правильно, – кивнул Томас.
– Ну! Тогда в чем дело?! Чего дрожишь, если все понимаешь? Или ты моим словам – не веришь? – прищурился Эдвард.
– Нет! Что вы! – испугался Томас. – Я верю… Я полностью вам… да.
– Или ты обиделся, что я пожег твою чертову вязанку? – продолжил допытываться Эдвард. – Эту твою куклу… Так еще навяжешь. – Он прекратил жевать и внимательно пригляделся к Томасу. – С бабским именем которая, как ее…
// В айсе без спросу берут и уничтожают чужие вещи.
– Ее зовут Марила… Да, вы правы, еще, наверное…
– Да-да, Марила… – Эдвард покачал головой. А затем зло сжал челюсти. – Дурдом!.. Ну да ладно, разберемся… А может, ты унылый из-за дырки в своем свитере?
– Н-нет, не то чтобы… Это тоже… не стоит вашего внимания.
Томас поморщился, почесался и осторожно приступил к завтраку – ныла отбитая челюсть.
За один день ему разом испортили все кофты.
Та, в которой убежал Гибсон, теперь стойко – и несмываемо – смердела порохом и кровью. Белые ножницы побагровели, а из-за стеклянных осколков и покореженного железа ткань во многих местах порвалась.
