Или вообще не вынесет… Так и будет мотать, пока не сбросит с водопада…
И мне вроде было раньше одновременно и страшно – и покойно так плыть… Было хорошо! И немного грустно – оттого, что поделать ничего не мог.
Но в целом – я лежал на дне, понимаете, покойно. Как труп…
Викинги – они трупы в лодках пускали, вы знаете. Поджигали их. Вот, я был как труп в этой своей лодке…
А сейчас я как будто… не знаю, прозрел! Или нет. Ожил?..
В общем, я увидел, что у меня под банкой лежит якорь… И я вот думаю… Я же могу!..
Могу, да?..
Герр Эдвард, я же… могу?..
Якорь?..
Хотя страшно… Да и надо ли…
Ну брошу если…
Что мне делать-то потом со своей свободой?..
Томас оторвался от молока и посмотрел на напарника с такой сильной надежной, будто Эдвард сейчас одним словом или действием развеет все его сомнения.
Укажет путь.
Даст правильное решение в его ситуации.
Эдвард медленно перевел глаза с парочки на Томаса. Сконцентрировался.
– Хуебой, Томас, – сказал он зло. – Я твоего медвежачьего не понимаю вообще. Какой еще, блять, поток? Какая, нахуй, лодка?.. Мы в Нанте, сидим в кафе, и ты пьешь хреново коровье молоко и жуешь чертов хлеб с маслом!
Есть сегодня. Есть сейчас. Кайфуй!..
А завтра… С черта ты вообще думаешь об этом, а? Ты – думаешь!.. Знай свое место – и коси-коси-коси. Тебе «Зензё» почто на Испытании дали? Чтобы косил и не думал! Ты коса, инструмент… А размышления – оставь другим.
// В айсе утрируют и обесценивают.
Томас открыл рот и ошеломленно огляделся. Почесал бляшку на щеке, нахмурился.
Эдвард звучал убедительно – впрочем, как и всегда.
Наверное, он прав?..
Вдруг действительно все так очевидно? Вся лихорадка и смущение души Томаса произошли оттого, что он начал думать…
И в итоге думы завели его в дремучие джунгли, из которых он никак не выберется уже которые сутки.
Вот же: перед ним теплое молоко и тосты с маслом. На востоке ждет Марила. Свою работу они делают хорошо – поймали две взрослые сферы.
Все идет замечательно – так чего он усложняет? Высосал, как говорится, проблему из пальца.
Все верно.
Есть сегодня. Есть сейчас.
А завтра?
О завтрашнем дне он подумает завтра…
Простые слова – но Томас успокоился, дрожь поутихла.
Он пожал плечами – будто одним этим жестом сбрасывал давящую тревожность – и взялся за последний бутерброд.
Все-таки Эдвард – гений.
Эдвард усмехнулся и поднял недоеденный круассан.
– Хоть ты выглядишь, как старик, Томас, – сказал он, – но это не значит, что ты реальный старик. Тебе всего двадцать пять! И ты глуп. Не забывай об этом, когда смотришься в зеркало… Да и к слову, поумнеть тебе вообще не грозит. Возраст в принципе не повод взрослеть…
Собственная сентенция хлестнула бумерангом: напомнила Эдварду о словах матери.
Ему нужно повзрослеть. Срочно. Показать, что он настоящий мужчина – а не ребенок-переросток в облачных штанишках…
Эдвард словно наяву увидел презрительную полуулыбку мамы. Дым ее сигареты. Как она сидела перед ним самодовольная и расфуфыренная.
Взгляд сверху вниз.
И на него снова накатило.
Настроение враз испортилось, аппетит пропал. Зачесалось все тело.
Он сжал челюсти – и с силой бросил задницу круассана на тарелку.
Вишневые кишки и внутренности расплескались по всей столешнице. Эдвард раздраженно вздохнул и затер большим пальцем левой руки ладонь правой.
Прикрыл глаза.
Очень захотелось что-нибудь сломать или разрушить.
Навсегда… Чтобы исчезло.
А вообще, будь его воля: мир – такой, каким он его знает, – перестал бы сейчас существовать.
Он желает другой мир – гораздо лучше…
А этот – гори ты в аду!..
Эдвард тяжело выдохнул – и посмотрел в окно, где темная туча расползлась на все небо.
Правильно, туча, правильно…
// В айсе транслируют агрессию на окружающих.
И в этот момент со столика подростков раздалось радостное хихиканье.
Балуясь с мороженым, влюбленные измазали друг дружке нос, щеки, губы и подбородок. И теперь слизывали – не пропадать же добру. На взгляды посетителей они не обращали внимания.
Парень явно целился в треугольник родинок на щеке девушки…
– Так… – сказал Эдвард. – Томас, дальше ты едешь один.
Томас поперхнулся.
– У меня появилось неотложное дело.
– Боже упаси… Опять?! Герр Эдвард, вы куда?! А я… А если сферы?..
– Они связаны, не сбегут. – Эдвард внимательно следил за молодыми французами. – А если проснутся… Да нет, глупости! Я им вкачал – не пожалел. Всего-то осталось перебраться на лодку – а там уже Уа. Завтра будешь на месте.
Челюсть Томаса упала – Эдвард не шутил.
– Но!.. Я даже не знаю, как и куда плыть! Я же не умею водить лодку! Я же только что об этом говорил!..
– Научишься… – ответил Эдвард. – Бери пример с других. Это суть жизни, Томас… Никто не рождается сильным… Ими становятся... Тебе покажут в доке.
Подростки подозвали официантку и расплатились.
– Это!.. – Томас был на грани паники. – Герр Эдвард, а Крещение?! Как же оно без вас?!
– Я успею. – Эдвард поднялся.
– Герр Эдвард!.. – вскричал Томас. – Я же утону! Ну как вы можете?.. Вы меня бросаете!
// В айсе бросают.
На них обратили внимание, повернули головы. Эдвард наклонился и впился глазами в Томаса. Зашептал:
– Томас… Я все могу, ты понял? А ты, если жить хочешь, – не утонешь. По твоим же словам, ты и так труп – чего тебе будет, а?.. Но если утонешь – я тебя в морской пучине отловлю и на кол насажу, ясно? Ты меня понял?
Эдвард дождался кивка – а затем бросил на заляпанную сиропом столешницу сорок евро. Вслед влюбленным вышел из кафе.
За окном заморосил мелкий дождик. Томаса начало трясти. Он прикрыл лицо.
Он остался совсем один.
