Уже понимая, к чему идёт дело, Наливайко задумчиворассматривал на стене портрет Зильберкройца. Как известно, нацисты сначалаотправили физика-теоретика в концлагерь, а научную лабораторию дали ему ужепотом. Следовало поаплодировать художнику за безошибочный выбор момента. Накартине был изображён молодой измождённый мужчина в полосатой арестантскойодежде. Оглядываясь через плечо на лагерные вышки и конвоиров со злющими псами,он торопливо что-то писал на бумажном клочке…
– «Эта кратко изложенная концепция, созданная в соавторствес моим другом и единомышленником доктором Наливайко (Россия), лишний разподтверждает, что теория С. Зильберкройца является лишь одной из множества шпална тернистой дороге, ведущей нас к истине. Действительный член Британскойакадемии наук профессор Эндрю Макгирс, Принстонский университет»…
– А ещё – французской, германской, канадской,швейцарской и так далее, – кивнул Наливайко. – Дальше-то что, ДарийБорисович?
– А ещё – анархист и Герострат от науки, – началтерять терпение академик. – Параллельные миры! С ума сойти можно!.. Вы сним там машину времени ещё не изобрели? С подзарядкой от вечного двигателя?
– Ну, академии Франции, Англии, Италии и прочаяГеростратом его почему-то не считают, – пожал плечами Наливайко. –Знаете, я пацаном был, соседи вернулись из эвакуации, из Узбекистана, дедушка уних не очень уже понимал, что к чему, всё порывался пойти в сад: «Урюка нарву».Какой урюк, какое что?.. Внуки его на лавке придерживать, а моя бабушка однаждывозьми и скажи: «Да пусть его… может, правда нарвёт!»
Шутка не получилась.
– Вы что, действительно не понимаете, что кчему? – мрачно перешёл на «вы» академик.
– Действительно не понимаю, – ответилНаливайко. – От меня-то что по данному поводу требуется?
– Опровержение. – И «Дар Ветер» тоже посмотрел напортрет физика Зильберкройца. – Отмежевание. Пусть ваш Макгирс что угодношпалами на пути объявляет, но – без нас. То есть без вас. Вы понимаете?
– Не понимаю, – повторил Наливайко. – Всмысле, не понимаю зачем. Неужели вы хотите сказать, что фонд Зильберкройцатолько жополизам деньги даёт?
– Ну что ж. – Академик положил журнал на стол иприпечатал его обеими ладонями. – В таком случае, на основаниисегодняшнего приказа ваша лаборатория, господин Наливайко, становитсяструктурной частью сектора «Дельта», возглавляемого членом-корреспондентомКацем, а ваша должность согласно новому штатному расписанию аннулируется. Такчто попрошу вас начинать сдавать дела. Прямо сейчас.
Краев. Уходя – уходи!
С утра ему зверски, до спазмов в животе, захотелось есть. Онсварил себе пельменей, отрезал от упаковки таблеточку, сунул её в нагрудныйкарман и пошёл тратить деньги. Купил вместительную сумку на колёсиках,серьёзные фирменные кроссовки, спортивный костюм и – давно облизывался, но быловроде незачем – хороший нож с булатным узором на лезвии. Ехать предстояло влес, а в лесу без ножа мужик не мужик!
Потом Краев отсидел очередь к нотариусу, составил несколькобумаг (немало изумивших видавшего виды юриста), положил денег на свой «Мегафон»(платёжный автомат, вероятно, изумился не меньше нотариуса, но, будучиавтоматом, виду не показал), купил у тётки в ларьке два здоровых короба от«Мальборо» – и отправился домой собираться.
А что нищему собираться? Только подпоясаться. В одну коробкуполетела ненужная одежда из шкафа, в другую – всякие там записи, в основном надисках разной степени древности. Три жестянки с доисторическим домашним кино,тем самым, так и не оцифрованным…
Первую коробку Краев отнёс на помойку, сердце малостьзаёкало от необратимого расставания со знакомыми вещами, но он не дал воличувствам, запретил себе воображать, как этот вот свитер с красной полоской,купленный ещё мамой, станет валяться здесь под дождём, как в потёмках развернутего чужие жадные руки… Нет уж, уходя – уходи. Жги с концами мосты. Прошлое, онов душе, там, где кубики и продранные коленки. А старое барахло – всего лишьстарое барахло.
Так, в хозяйственной суете, он провёл всю первую половинудня, дождался Рубена и испортил ему аппетит:
– Погоди жрать, Суреныч, поговорить надо… Если коротко,то я уезжаю и уже не вернусь. Сейчас, – он посмотрел на часы, –приедет нотариус и решит вопрос с моей комнатой. Вот… Тома-джан, это чем опятьу тебя вкусно так пахнет?
«Ну не артист я устного жанра. Писать вроде ещё кое-какполучается, а говорить…»
– Ты слышала?.. – Рубен посмотрел на жену и как-тосразу осунулся.
– Господи, Олег, – опустилась на табуретку Тамара…
В это время прозвенел звонок и явился, как и обещал,нотариус. По-деловому зашуршал документами, вытащил подготовленную доверенность,и Краев, вновь чуточку оробев от необратимости происходящего, спалил ещё одинмост.
– Вот, ребята… комната теперь ваша, – закрывая занотариусом дверь, несколько осипшим голосом выдавил он. – Только маминпортрет просьба не шевелить, если можно. И коробочку поберегите где-нибудь вуголке… мало ли что…
Последняя фраза определённо была продиктована малодушием.«Всё-таки оставляю лазейку… – И пронеслось: – А вдруг случится чудо и явыживу? Тогда что? – Ответ нашёлся сразу и сам собой: – Да и плевать,пропаду, что ли?..»
Рубен, спасибо ему, не стал впадать в дурацкие сантименты,ахать, охать и выпытывать, куда, зачем и что такое случилось. И в приторныхблагодарностях рассыпаться не стал… Только взял Краева за плечо, и рукаоказалась до того тяжёлой, а пожатие – до того неожиданно крепким, что у Краевашевельнулись смутные воспоминания, почему-то о сложной, осмысленной, нонепонятной татуировке, но в это время Рубен спросил:
– Когда уезжаешь, сирели?
– Думаю, послезавтра. Съезжу на кладбище, с матерьюпопрощаюсь… подкуплю кое-чего…
Повернулся и, забыв про Томкины вкусности, ушёл к себе (покаещё…), хотел, раз уж дал себе зарок, явить железную стойкость и выродитьстраничку-другую про непутёвого физика… всё же плюнул и поставил «Терминатора».Второго, где судный день. Его Краев мог смотреть снова и снова без счёту, как,говорят, мальчишки перед войной смотрели «Чапаева». А что, шедевр есть шедевр.И идея, и сюжет, и воплощение… А Шварценеггер один чего стоит! Чудо как хорош –брутален и обаятелен до невозможности. Воплощение американской мечты, супермен,создавший сам себя. Такой на губернаторстве не остановится, чует сердце,сделают ради него в американской конституции оговорку…
Валялся бы вот так и валялся на родной тахте, под старенькимпледом (этому пледу Краев приготовил в новой сумке самое почётное место), нодосмотреть фильм до кульминации ему не дали. Израненный Шварц только-тольковыехал на транспортёре, чтобы низвергнуть противника в кипящую сталь, когда вдверь постучали.
Пришёл Рубен, задумчивый и очень сосредоточенный.
