– Слушай, Олег, – начал он непонятно и явноиздалека, – что ты знаешь о флейтах?
«Ну вот, блин, нашёл тему. Тут цивилизация на ладан дышит, илично я, кстати, тоже, а он мне о дудках…»
Впрочем, флейты Рубену понадобились уж точно не радикроссворда. Ехидная память тотчас подсунула Краеву жизнерадостную перуанскуюлегенду о муже, который сделал флейту из берцовой кости безвременно умершейжены. Носил её повсюду с собой, и печальные песни напоминали ему плач и голосвозлюбленной…
– Гаммельнский крысолов, – нахмурилсяКраев. – Древнегреческий Марсий. Очень честно у них там музыкальныеконкурсы проводились…[102] Потом китайская тематика… от сексадо боевых искусств и религии. Ещё у Маяковского… ноктюрн сыграть смогли бы нафлейте водосточных труб… А тебе вообще-то на что?
Рубен опустился на краешек приветливо заскрипевшей тахты.
– Погоди… Есть одно древнее предание. О Флейте Неба…Тот, кто владел ею – не просто обладал, но умел играть, – был подобенБогу. Доброму, если играл песню Жизни, и злому, если мелодию Смерти… Помнишьпро знаменитые иерихонские трубы? Так вот, по сравнению с Флейтой Неба этосущая ерунда…
Краев перевёл «паузу» на экране в полный и окончательный«стоп» и заинтересованно приподнялся на локте. Неожиданный (Рубен никогдапрежде не обнаруживал помешательства на мистике и оккультизме) разговор обещалстать занятным уже потому, что Суреныч отнюдь не пытался произвести на Краевавпечатление, говорил буднично и спокойно, без лихорадочного блеска в глазах иэпатирующих намёков на тайные истины.
– Прошли века, – продолжал он, – ипосвящённых в искусство игры на Флейте не стало, а саму её разделили на части –головку-свисток и трубку-гриф с отверстиями. И было это очень, очень давно, ещедо основания царства Урарту.[103] А теперь, Олег, прошу тебя,слушай очень внимательно… – Под взглядом Рубена Краев вообще выключилостановленный проигрыватель, словно тот мог подслушать. – Знаешь, мойаширет[104] считался древним ещё во времена Иисуса Христа. Всемои предки были могущественные нахарары…[105]
Краев мимолётно вспомнил старинную пренебрежительную шутку,дескать, на Кавказе что ни мужчина, то «князь», но лишь мимолётно: слова Рубенапочему-то вызывали нерушимое желание верить услышанному.
– Поэтому не удивляйся, узнав, что мой дед, умирая,завещал мне вот это… – Рубен вытащил свёрток, бережно раскрыл настоле. – То, что хранили мои предки в течение веков и веков.
Краев рывком сел. На выцветшей, истёртой многоцветнойматерии лежало нечто, напоминавшее гильзу. Причудливо деформированную, отпатрона под крупнокалиберный пулемёт. На гильзе имелась тонкая прорезь, акругом – мельчайшие треугольные письмена, они шли, закручиваясь в сложный узор,показавшийся Краеву странно знакомым. Казалось, писали спицей, надавливая намягкое тесто.
– Смотри…
Рубен прикрыл руками гильзу от света, и Краев понял, что онасветилась сама. Едва заметно, но не зеленоватым послесвечением старогобудильника, а… как далёкая радуга в туче после проливного дождя…
– Ух ты, вещь! – восхитился он и взглянул наРубена. – И шо це таке?
Он уже примерно понял, «шо це таке», но хотел услышатьподтверждение непосредственно от Рубена.
– Ты всё понял правильно, сирели, – будничнокивнул тот. – Давно позабыты мелодии Жизни и Смерти, да и Флейты Неба,собственно, нет, но её части ещё хранят свои магические свойства. Если подуть всвисток, тебя услышит удача. И, очень даже может быть, придёт к тебе… Бери,Олег, он теперь твой.
– Погоди. – Краеву до смерти хотелось взятьсвисток в руки, погладить его, примериться и осторожно подуть, но что-томешало. – Послушай, Рубен… Я серьёзно, это ж не шутки… Сам говоришь,предки… века и века… а я кто?
Рубен улыбнулся. Какой-то тысячелетней улыбкой, грустно ипонимающе.
– Ты же знаешь, – сказал он, – стольмогущественные предметы приходят к нам и уходят по собственной воле, но никакне по нашей. Если мне захотелось тебе его передать, значит, это он сам мнеподсказал. Может, ты ему нужней, а может, просто достойней. Бери.
– А сам-то ты? Без удачи? – вырвалось уКраева. – Очень нравится работать маляром?
Рубен опять улыбнулся. На сей раз как-то очень по-детски.
– Нет, не нравится. Но по сравнению с тем, что могло постигнутьменя… и в особенности Тамару и Мишу… К тому же ты просто не знаешь, что тамнаписано. – Он кивнул на свисток. – Это урартская клинопись, сделанауже после того, как Флейты не стало. Примерный перевод таков… – Рубенприкрыл глаза, в речи прорезался армянский акцент: – «Здесь покоряющая длань имудрость Сардури: „Сапожник, хоть и пребывая на троне, всегда без сапог“».
– Как-как? – Краев сразу вспомнилПанафидина. – Сапожник без сапог, говоришь?
– Это не я сказал, это изрёк мой предок, мудрейший Сардури, –пожал плечами Рубен. – А уж он-то знал, что говорил, ибо был Посвящённый вИстину. Маг ничего не может сделать для себя, если он истинно маг… Конечно,есть исключения, но они подтверждают правило… А теперь… – он помолчал,вздохнул, – попрощаемся, сирели. Проводить тебя не смогу, работаю в ночь –там «Лексус» подогнали, кто-то бедолагу всего неприличными словами исцарапал,хозяин в истерике…
И снова рука Рубена показалась Краеву неправдоподобнотяжёлой, а пожатие – неправдоподобно крепким…
Варенцова. Ретроспектива 3
– Значит, так, – сказал Оксане Олег. – Вобщем, мы с Глебом решили, что Шурка поедет в Питер со мной. От греха подальше.Пока мы с Ахъядом как-нибудь не поладим.
– Решили, – усмехнулась Оксана. – Спасибо,что хоть в известность поставил.
Сегодня им в составе тридцати героев родина вручала своинаграды. Несомненно заслуженные, но происходившее здорово напоминало наказаниеневиновных и награждение непричастных. Любят у нас прикрывать подвигом дыры,происходящие от деятельности раздолбаев, а то и откровенных иуд… Причём все всёпрекрасно понимали – и Олег, и Оксана, и прочие награждённые. А потомунастроение было не особенно радостное. Герои России посидели в гостинице«Пекин» [106] за рюмкой чаю, поговорили ни о чём, да иотправились пешочком домой.
