Христос остроскулый и смуглый идет мимо башен, обуглены пряди, и белый зрачок его страшен.
Ф.-Г. Лорка Кто я?..
Я – Глава. Я – Глава над белыми почтительными Страничниками, над подобострастными Господами Фразы (которые только думают, что они – Господа), над многочисленными Хозяевами Слова и над бесчисленными Людьми Знака.
Я – Глава над всеми. А надо мной – только Она. Книга. Она надо мной, и подо мной, и вокруг меня, и во мне – потому что я не просто Глава над людьми.
Я – ее Глава. Надо понимать, не единственная. Но я – живой, а остальные – написанные.
Так что в каком-то смысле я единственный. И Книга знает это. А я знаю, что без меня, без живой человеческой души, сила Книги бессильна.
И все-таки во мне течет Сила. Ее Сила. Во мне бурлят, пенясь давними событиями, страсти многих людей, чьи судьбы записаны в Ней. И моя судьба тоже принадлежит Ей. Я уже успел понять, что всем Страничникам в прошлом было предложено, как и мне, принять участие в упорядочении здешнего мира. Самые умные, самые гордые – ко всем Зверь-Книга подобрала ключик, каждого прочитала до конца. И вчерашние бунтари – сегодняшние Страничники.
Читано-перечитано…
Кроме меня. Потому что я наконец вспомнил. Потому что Книга случайно, по ошибке – а я далек от того, чтобы уверовать в Ее безошибочность и непогрешимость, – раскрылась передо мной не на том месте.
Прочитав меня до конца – ах, самонадеянность моего прошлого незнания! – и забросав мою глупую душу своими страницами, завалив ее шуршащим обжигающим снегом, Она забыла (или не смогла) разорвать ту страницу, на которой беспечный турист Анджей брел сосновым лесом к невидимому еще хутору…
И я прочитал сам себя.
Заново.
(…Нет… нельзя об этом думать! Иначе…)
Впрочем, сейчас можно. Потому что сейчас Она – это Он. Зверь. А Зверь не способен подслушать мои мысли – это я успел понять.
По-моему, во Время Зверя даже связь Книги с Переплетом ослабевает, и через Переплет можно пройти. Наверное. Только снаружи никому не известно, когда Зверь-Книга меняет ипостаси…
Я спокойно смотрю в желтоватые безвекие глаза, я отвечаю, спрашиваю, вежливо улыбаюсь в ответ на острозубую ухмылку Зверя, я восхищаюсь Его остроумными парадоксами – но в это время я могу думать. Я могу вспоминать.
Я могу понемногу, по крохам вновь обретать самого себя. Боже, сколько же времени прошло с той поры, как я… Сколько? Не знаю. Я потерял счет времени.
Зато я помню, кто я. Это очень много. Но и это не все.
Я не только помню. Я начал действовать.
Я – Анджей, а не я – Глава.
Я уже почти не боюсь Ее – наверно, мне нечего терять, хотя приобрел я вполне достаточно. Но все равно я действую с осторожностью незрячего в ночном лесу. Я иду почти незаметно.
На ощупь.
Но – иду.
Я способен ощущать и копить Ее силу. Я способен увидеть почти все, что творится внутри Переплета, – кроме трех-четырех участков, которые по-прежнему скрыты от меня; и хутор, где остались Талька и Бакс, – один из них.
Пусть, ладно. Мне хватает того, что я вижу.
Далеко не все в Переплете идет так, как хотелось бы Ей, – в последнее время Знаки все чаще выпадают из своих Слов или меняются местами, не во всех Фразах Слова стоят на нужном месте; и сбиваются с ног измученные Страничники…
Я знаю, что происходит.
Люди совершают Поступки. Потому что они – люди. Как самой Книге не хватает живого человеческого сердца, чтобы Ее Сила становилась реальностью, так упорядоченной ритуальной вежливости не хватает искренности, чтобы стать сутью и ядром.
А без искренности эту странную мир-Книгу, на окраину которого (или которой) свалилась троица невинно убиенных туристов, – без искренности ее ни читать, ни писать попросту неинтересно.
Да и жить в ней – тоже.
«…– Учитель, – спросил ученик, – когда лев бросается на слона и когда он бросается на робкого сайгака, – он вкладывает в удар одинаково великую силу. Что за дух движет львом?
– Дух искренности, – ответил учитель».
Люди совершают Поступки. Злые или добрые – я далек от того, чтобы взять на себя бремя судьи. В самом добром Поступке кроется зародыш Зла. Если я спасаю девушку от насилия, всегда найдутся недовольные. Сам насильник, к примеру. Особенно если я пришибу его в момент спасения девицы.
Будни палача; исповедник, нарушающий тайну исповеди убийцы-маньяка; содержательница борделя, подобравшая на улице умиравшую от голода девочку и давшая ей работу, – это добро или зло?
