Один
Сегодня еще тяжелее, чем обычно. Ветер безжалостно стряхивает огромные кучи снега с мощных сосен и бросает мне прямо в лицо, в то время как я упорно взбираюсь в гору. Мои ноги, втиснутые в ботинки слишком маленького размера, исчезают в глубоких сугробах. Я скольжу, отчаянно пытаясь прийти в устойчивое положение. От резких порывов ветра у меня спирает дыхание. Кажется, скоро я стану просто глыбой снега.
Бри говорит, что сейчас декабрь. Ей нравится считать дни до Рождества и каждый день зачеркивать цифры на найденном где-то старом календаре. Она делает это с таким энтузиазмом, что я не могу заставить себя сказать ей, что сейчас вовсе не декабрь. Не говорю я ей и того, что календарю этому уже три года, а нового у нас нет и никогда не будет – их перестали производить в тот день, когда мир, каким мы его знали прежде, закончил свое существование. Я не буду отбирать у нее мечту – не для этого нужны старшие сестры.
К тому же Бри твердо верит в свою фантазию – снег для нее означает наступление декабря и даже если бы я попыталась переубедить ее, она бы мне не поверила. Никто не поверит в такое в десять лет.
Бри отказывается замечать, что зима пришла слишком рано. Мы сейчас высоко в горах Катскилл, а здесь время течет совсем иначе, по-другому сменяются времена года. Здесь, в трех часах к северу от Нью-Йорка, листья облетели уже к концу августа, укрыв собой горные хребты, которые простираются настолько далеко, насколько хватает глаз.
Когда-то наш календарь еще действовал. Я помню первый снег, помню, как не веря своим глазам, я проверяла, настоящий ли он, когда мы только прибыли сюда. Я не могла понять, откуда может быть снег, если в календаре сказано «октябрь», и пришла к выводу, что это аномалия. Однако потом я поняла, что это не так – просто горы настолько высоки и настолько холодны, что зима здесь бессердечно проглатывает осень.
Если бы Бри откинула листы календаря назад, ей бы сразу бросились в глаза большие истертые цифры старого года: 2117. Три года назад, судя по всему. Я говорю себе, что она просто слишком поглощена своей радостью, чтобы что-то проверять. Я на это надеюсь. Однако в последнее время какая-то часть меня начала подозревать, что на самом деле она все знает, но предпочитает верить в свою выдумку. Я не могу винить ее в этом.
Конечно, действующего календаря у нас нет уже много лет. Как и мобильного телефона, компьютера, телевизора, радио, Интернета и вообще любых технологий, не говоря уже об электричестве или водопроводе. И все же как-то нам удается выживать в таких условиях вдвоем уже третий год. Летом все довольно сносно, голодных дней немного. Мы хотя бы можем рыбачить – кажется, в горных речках лосось никогда не переведется. Есть еще ягоды и даже сады с яблонями и грушами, которые после стольких лет все еще плодоносят. Иногда нам даже удается поймать кролика.
А вот зимы невыносимы. Все замерзает или умирает, и каждый год я уверена, что эта зима станет для нас последней. А нынешняя зима – худшая из всех. Я продолжаю убеждать себя, что все образуется, но зима только началась, а нам уже совсем нечего есть в иные дни. Мы обе ослабли от голода, а Бри заболела. Ни к чему хорошему это не приведет.
С трудом пробираясь по склону горы тем же путем, которым я шла вчера в поисках еды, не увенчавшихся успехом, я начинаю думать, что удача отвернулась от нас. Лишь мысль о больной Бри, которая ждет меня дома, подгоняет меня. Я перестаю жалеть себя, вместо этого я мысленно представляю себе её лицо. Я знаю, что найти лекарств не смогу, но надеюсь, что у неё обычная простуда, и все, что нужно для ее лечения – это лишь хорошее питание и тепло.
На самом же деле ей нужен огонь. Я стараюсь не растапливать камин: это большой риск, ведь дым и запах ясно указывают на наше убежище охотникам за головами. Однако сегодня я сделаю ей сюрприз и разожгу огонь хотя бы ненадолго. Бри грезит огнём и это её воодушевит. А если бы мне ещё удалось раздобыть немного еды – хотя бы одного кролика – она бы точно выздоровела. И не только физически. Я заметила, что последнее время она начала терять надежду – это ясно читается в ее глазах – а мне нужно, чтобы она оставалась сильной. Я не буду просто сидеть и смотреть, как она угасает, как это делала мама.
