– Бе-е-елка, ну да-а-ай позвони-и-ить, да-а-ай позвони-и-ить, а-а-а…
Учителя насторожились, прислушиваясь. Завуч спросила строго:
– Кто сегодня дежурит в коридоре?
– Ой, я, – подпрыгнула молодая англичанка и снова опустилась на место.
– Беспорядок, – кивнула на дверь завуч.
– Опять они Липочку достают, – покачала головой Викторовна.
– Щас я им. – Зинаида Петровна рывком отворила дверь.
Прямо напротив учительской у окна стояла высокая девушка, длинные волосы ее были тщательно зачесаны назад и сплетены в тугую тонкую косу, брови сдвинулись на переносице, острый, как игла, взгляд впился в лицо обидчика, тонкие губы плотно сжались, ноздри дрожали. Вокруг нее толпились парни, один, видимо самый нахальный, выхватив из рук девушки сумку, шарил в ней как хозяин:
– Посмотрим, какие телефоны тебе дарят любовнички.
Выудив новый смартфон, он поднял его над головой, показывая всем:
– Во, видали? Смартфон «Флер»!
Кто-то присвистнул.
– Э! – громыхнула Зинаида Петровна, подкравшаяся к парню со спины. – Барабашкин! Давай-ка сюда сумочку и телефон. А вообще, нет, пошли-ка к директору. Терпение мое лопнуло!
– Да че я-то-о, – обижено протянул Барабашкин, – это все Белка!
– Кто? – Зинаида Петровна уже тащила рослого детину за собой.
– Белкова. – Он беспомощно оглядывался, натыкаясь на кривые усмешки товарищей и ядовитые взгляды учителей. И только Белка отвернулась к окну, плотно сжав побелевшие губы.
– Вот у директора и расскажешь: кто и чего, – ворчала Зинаида Петровна, не обращая внимания на сопротивление. – Совсем совесть потеряли, одиннадцатый класс, выпускной на носу!
– И часто у вас так? – спросил Кира молоденькую англичанку.
Она бросила на него растерянный взгляд, пролепетав: «Не чаще, чем везде». И осторожно подступила к Липе Белковой. Та холодно посмотрела на учительницу, взявшуюся ее утешать, окинула безразличным взглядом окружавших ее людей, дотронулась до виска и, кивнув утешительнице, удалилась в класс.
– Гордячка, – раздалось за спиной Киры, – не любит, когда ее жалеют.
– Да этот Барабаш влюблен в нее, и все, вот и достает.
– Ну не знаю, меня же Витька не достает.
– Да ты сама достанешь кого угодно!
– Так уж и кого угодно?
– Ну да! Да вон хоть и его!
Кира оглянулся: две девушки громко хихикали, прикрываясь ладошками. Это были Ангелина и ее подруга Надя.
4
Стебли и листья дикого огурца, который давно перерос отпущенную ему леску и облюбовал провод, идущий от крыльца до противоположной стены бани, повисли плетьми, и их беспощадно трепал ветер. Он будто пытался разбудить спящих летучих мышей, а именно на них были похожи обмякшие, потерявшие былую остроконечную форму листья вьющегося растения. И только плоды, сочно зеленея с неколкими иглами, едва покачивались от внезапных порывов ветра.
Кира осторожно приоткрыл калитку, выглядывая, нет ли собаки. Собаки не было, а у самого крыльца широкоплечий низкорослый парень колол дрова. Заметив Киру, он резким точным ударом вогнал колун в чурбак и, скинув верхонки, пожал руку гостя.
– Здорово, историк, – бодро поприветствовал, некрасиво улыбаясь.
– Здорово, – кивнул Кира и перешел сразу к делу: – Я к Степан Абрамычу.
– К Абрамычу? Так его нет, на рыбалку, того самого.
– Понятно…
– А ты че хотел-то?
– Да за дом рассчитаться.
– Дак давай мне, я передам, я у него за управляющего, все будет, того самого, надежно как в банке. Да шучу! К сыну тогда тебе надо, к сыну его, он дома, позвать?
Кира глянул в узкие черные глазки, на криво поджатый рот:
– Нет, я в другой раз.
– Ну как хочешь, мое дело предложить… – сплюнул черноглазый.
– До свидания, – кивнул Кира.
Парень уже взялся за колун.
Кира шел по широкой улице. Дома стояли на почтительном расстоянии от дороги, и от этого небо над головой казалось необъятным и бездонным.
«Как же быстро увядает здесь осень», – подумал он. Действительно, за какие-то пару недель яркие краски поблекли, смылись, пожухли. Все вокруг стало прозрачным, тонким, четким. Теперь профиль осени был чист и ясен. Как ее профиль…
Он запнулся, почти остановился. Ее профиль? А помнит ли он ее профиль? Да и когда это было? Лет пять, шесть, а может, восемь назад. Да, кажется, восемь. Он не считал. Он бежал, бежал сломя голову от себя, от нее. В сущности больше от себя. Ведь это он мучил ее. Да мучил. Несчастная нечаянно стала предметом его болезненной страсти. Она и не догадывалась, что вызвала подобное чувство у племянника! А он, Кира, был ей племянником, и она нежно любила его, но не так, как ему хотелось, совсем не так. Ей были непонятны приступы бешенства, сцены, скандалы, которые устаивал Кира после знакомства с ее поклонниками. Ей было непонятно, почему он так ненавидит их. Особенно Кира терпеть не мог Игоря, самого терпеливого и выносливого поклонника. Тот не поддавался на провокации и стойко сносил все издевательства, пытаясь подружиться с ощетинившимся пареньком. А Кира кипел, как чайник на плите, его раздражала их привязанность друг к другу. Он ненавидел ее румянец, смущение, ненавидел, как она опускала ресницы, когда в комнату входил Игорь. Ненавидел ее голос, звучавший робко и нежно. А когда она улыбалась таинственно, мечтательно, Кире хотелось задушить ее. Однажды мысли и чувства Киры так напугали его самого, что, не сказав никому ни слова, он уехал. Бросил все и уехал. И только месяц спустя, немного остыв, позвонил родителям, сообщил, где он и что у него все хорошо.
Потом, чуть позже, она пригласила его на свадьбу. Но Кира был уже очень далеко и ограничился поздравлением по телеграфу. Теперь она, наверное, и забыла о нем, живет себе счастливо со своим Игорем. Ну и пусть. Ей стало лучше без него, без Киры. А ему без нее?..
– Липка, Липка, где твоя улипка!!!
Кира вздрогнул. Грубоватый басок резал уши. Кто-то пытался спеть знакомую песенку про Мишку, но при чем тут Липка? Кира огляделся: он и не заметил, как забрел в парк. Там, у высокой тонкой березки, прижавшись к белесому стволу, стояла Липа Белкова, волосы ее растрепались, куртка распахнулась и ветер трепал подол коричневого платья. Вокруг нее скакал Барабашкин, напевая и размахивая над головой вязаной желтой шапочкой, которая, судя по всему, принадлежала Липе. За этим зрелищем, гогоча, наблюдали парни и мальчишки, они стояли полукругом и снимали происходящее камерами сотовых телефонов.
Липа не плакала, ее лицо было отрешенным, губы плотно сжаты, колючие глаза смотрели сквозь толпу.
– Ну что? – Барабашкин подступил к ней вплотную, окончив ритуальный танец. – Здесь тебе никто не поможет Белочка-Стрелочка.
