Не помня себя, Зарина выбежала из дома, распахнула калитку и бросилась вслед за ним, чтобы сказать ему, как жесток он, чтобы сказать ему…
Джеймс Кук
Он был хорош собой. Она его любила. Он учился в десятом классе. Она была учительницей английского языка, молодой учительницей. Как часто во время урока она любовалась им! Он не замечал этого, он усердно что-то записывал в тетрадь. А она смотрела на его опущенные длинные, как у девушки, ресницы, и украдкой вздыхала – так он был хорош!
Все называли его Джеймс Кук. Кук – это его настоящая фамилия, остальное – так, для звучания. В ее глазах это ему придавало загадочности и экзотичности.
А она для него была просто Верой Ивановной, а для остальных – Веркой Сердючкой. Сердючка – это тоже так, для звучания.
Она, конечно, ни на что не надеялась, хотя, нет – она мечтала, и мечты ее были настолько яркие, что она начинала верить в их реальность, и, сталкиваясь с ним в коридоре или объясняя урок и ловя на себе его взгляд, вдруг мило краснела и смущалась. Ей казалось, что он обо всем догадывался и все знал. Но он не знал и не догадывался, она была для него просто Верой Ивановной, а может быть, даже и Веркой Сердючкой.
Однажды она попросила его раздать тетради и, передавая их ему, коснулась его ладони – вздрогнула – тетради упали на пол, он бросился их поднимать. Она испуганно оглядела класс – двадцать пар глаз смотрели равнодушно или вовсе не смотрели на нее, – вздохнула облегченно.
Потом она встретила его с Лилечкой, полненькой нежной Лилечкой. Они стояли у окна. Его ладонь лежала на округлом плече девушки, а ее тонкие красивые пальчики играли пуговицей его куртки.
«Значит, вот он с кем…» – подумала Вера Ивановна и посмотрела на свои пальцы…
Ну и что, она ведь ни на что не надеялась, нет, она мечтала.
Ах, как часто они попадались ей на глаза! Она мучилась, у нее судорогой сводило гортань, душили слезы! Но она ведь ни на что не надеялась.
Он подошел к ней после урока, попросил объяснить склонение глаголов. Она была на седьмом небе от счастья! Она чертила что-то на доске, останавливала объяснение и, заглядывая в его синие глаза, спрашивала: «Понимаешь?» – он кивал, и она продолжала дальше. Ей казалось, что никогда еще ее голос не звучал так красиво. Ей казалось, что вот оно, счастье! Он здесь, он слушает ее! ЕЕ! А Лилечка с ее красивыми пальчиками где-то там.
«Пусть себе ждет его. Он сейчас мой!» – думала, сгорая от восторга, Вера Ивановна. И голос ее, набирая силу, шел из груди, из самого сердца.
Как скоротечно счастье. Она попыталась было его удержать, но вовремя опомнилась.
Он ушел.
Стопка тетрадей лежала перед ней. Она взяла первую попавшуюся – оказалась его. Открыла – округлые аккуратно выведенные буквы удивленно смотрели на нее. Перевернула страницу – шлеп – что-то упало на пол. Записка! Подняла. Развернула: «Да это не просто записка, а целый диалог!»
Острые, пляшущие строчки сменялись округлыми, аккуратными, содержание было следующим:
«Слушай, Джеймс, она получила зарплату! Отвлеки ее как-нибудь, а я возьму деньги».
«Ты что! В своем уме? Она заметит!»
«Не-а! Она же влюблена в тебя! Она только тебя и будет видеть!»
«Да заметит она! Ты что, Верку Сердючку не знаешь?!»
«Вот именно знаю, поэтому и прошу. Ну давай, погуляем потом, своей Лильке что-нибудь купишь!»
«Посмотрим…»
Мир встал с ног на голову и поплыл куда-то. Она нащупала сумочку, достала кошелек – денег не было…
Конец
