– Какие это могут быть вещи?
– Вы были в Маардаме одиннадцатого сентября тысяча девятьсот восемьдесят первого года? В этот день была убита Марлен Нитш.
– Нет. Что вы хотите сказать?
– Разве вы не были в то утро в квартале рядом с торговым центром? Крегер Плейн, Звилле и другие соседние улицы?
– Нет.
– Около половины десятого утра?
– Нет же, говорю вам.
– Как вы можете быть уверены в том, что делали и чего не делали в какой-то из дней тринадцать лет назад?
Ответа не последовало.
– А в субботу, шестого апреля тысяча девятьсот шестьдесят второго года? Ведь именно в тот день все началось?
– Это лишь ваши домыслы. Могу я теперь попросить вас оставить меня в покое?
– Разве вы не приходили в дом к Беатрис Холден в субботу после обеда? Пока Верхавен ездил по делам?
– Я не собираюсь участвовать в этом дурацком разговоре.
– Когда закончились супружеские отношения между вами и вашей женой?
– Черт возьми, какое это имеет значение?
– Вам приходилось искать удовлетворения на стороне, не так ли? С тех пор как она перестала вставать? Должно быть, кроме Беатрис Холден и Марлен Нитш были и другие, почему вы убили только их?
Он поднялся.
– Или вы убили еще кого-то?
– Вон! Если вы думаете, что сможете запугать меня, то передайте своему начальнику, что это бесполезно.
Мюнстер закрыл блокнот.
– Спасибо, – сказал он. – Разговор был очень информативным.
– Да, это мог быть он, – констатировал Мюнстер, садясь напротив комиссара.
Ван Вейтерен смотрел в окно, придерживая занавеску.
– Будь готов, что он даст о себе знать, – сказал он. – Невозможно понять, что у таких на уме.
– С ним будет очень непросто. Он не из тех, кто может легко расколоться.
– Тоже черт знает что. Хотя мы ему сделали только первое предупреждение, так сказать.
Мюнстер знал, что комиссар отправил его на разведку именно с этой целью. Чтобы приберечь себя для чего-то более важного, может быть, даже решающего, то есть для сражения.
Конечно, мысль неплохая, но не позволит ли это убийце приготовиться к защите? Он указал на это, но Ван Вейтерен только пожал плечами.
– Очень даже возможно, – согласился он. – Но именно эти приготовления могут его выдать… В любом случае, он сейчас находится в незавидном положении. Он понимает, что мы знаем. Вдумайся в это, интендант. Он крыса, загнанная в угол. А мы кошки, которые сидят и поджидают его.
– У нас нет доказательств. И не появится.
– Он этого не знает.
Мюнстер задумался.
– Он в любом случае это скоро поймет. Если мы знаем, что на его совести три убийства, то очень странно, что он не арестован.
Ван Вейтерен затушил сигарету и отпустил занавеску.
– Я знаю, – пробормотал он. – У меня вырезали кишку, а не мозг.
Ван Вейтерен тяжело вздохнул и сунул в рот зубочистку. Мюнстер заказал пиво и достал свой блокнот.
– Ты задал только те вопросы, которые я написал? – спросил комиссар через некоторое время.
– Конечно, – ответил Мюнстер. – Одна вещь мне не совсем понятна.
– Какая?
– Как он узнал, что она навещала Верхавена в тюрьме?
Ван Вейтерен усмехнулся:
– Потому что она сама ему рассказала, конечно. Скорее всего, как раз перед смертью. По словам сестры Марианны, он был с ней рядом в последние сутки.
– Значит, она облегчила душу на обе стороны?
– Можно и так сказать. Лучше бы она промолчала. Это сохранило хотя бы одну жизнь. Но люди несколько зациклены на правде.
– Каким образом?
Ван Вейтерен допил остаток пива.
– Правда – тяжелая ноша, – ответил он. – Нести ее самому долгое время бывает не под силу. Остается только желать, чтобы люди поняли, что нельзя бросать ее как попало.
Мюнстер задумался.
– Так я никогда об этом не думал, – сказал он и посмотрел в окно. – Но в этом конечно же что-то есть. Во всяком случае, по нему нельзя сказать, чтобы он был напуган.
– Нет, – вздохнул Ван Вейтерен. – Видимо, потребуются дополнительные меры. Ну а теперь езжай домой, я немного посижу поразмышляю.
Мюнстер сказал:
– Комиссар может рассчитывать на мою помощь, если она потребуется. Полагаю, что дело по-прежнему приостановлено?
– Да, практически закрыто. В любом случае, спасибо.
Мюнстер вышел из бара и, когда стал переходить наискосок улицу, вдруг снова почувствовал жалость к комиссару. Уже во второй раз за короткий срок, всего лишь за какой-то месяц, – может быть, действительно правильно говорят: чем старше становишься, тем больше похож на человека.
Хотя вроде бы это говорили о горной горилле… или еще о ком-то?
39
Клуб находился в подвальном помещении в глубине узкого тупика, который начинался от площади Кронина и заканчивался фасадом пожарной части. На всех картах города и на закопченном, плохо читаемом указателе над антикварной лавкой Вильдта он был обозначен как Цуйгерс стейг. Но в народе его называли не иначе как Стюкаргрэнд[8]после необыкновенно жестокого убийства, произошедшего там в конце девяностых годов девятнадцатого века, когда части тел двух убитых уличных женщин разбросали по всему двадцатиметровому тупику. Обнаружил их двадцатидвухлетний капеллан собора, которого после этого случая пришлось поместить в сумасшедший дом «Майона» в Виллемсбурге, а преступник так и не был найден, несмотря на старания полиции.
Ван Вейтерен обычно всегда припоминал эту историю по дороге в клуб, сегодняшний день не стал исключением.
«Наверное, раньше было еще труднее работать», – подумал он, нагибаясь перед низкой дверью, ведущей под своды арок зала.
Малер, как обычно, сидел за столом в дальнем углу под картиной Дюрера и уже расставил фигуры. Ван Вейтерен сел, вздыхая, напротив.
– Ай-ай-ай, – сказал Малер, запустив пальцы в свою мохнатую бороду. – Совсем беда?
– Что?
– Что-что! Мясорубка, естественно. Мерещатся зеленые человечки с окровавленными топорами?
– Ах, это. Это просто пустяк.
Малер секунду выглядел озабоченным.
– А что же тогда, черт возьми, на тебя так давит? Ты снова в строю, начинается лето, все цветет, природа бушует в ожидании грядущего праздника жизни. Черт возьми, отчего бы тебе вздыхать?
