— У меня был, — подхватил Пшебецкий, — отличный предлог, чтобы пригласить этого господина к себе, несмотря на поздний час: он называет себя доктором, а доктора можно звать к себе в какое угодно время, даже и незнакомого.
— Ну, и что же, он приехал к вам?
— Представьте себе, приехал… и попался в ловушку!
— Каким образом?
— Я его велел провести в свою приемную комнату и велел сказать, что сейчас выйду к нему и прошу его подождать немного. Лампа на столе и кресло у стола были у меня заранее так поставлены, что можно было сесть не иначе, как спиною к двери; и он сел. Этого мне было достаточно… Я стоял за дверью и следил за ним через слегка раздвинутую гардину. Трофимов, разумеется, не мог подозревать это. Когда он сел, я потихоньку сделал шаг вперед и протянул к нему руки, потом стал приближаться к нему. Трофимов был захвачен мною врасплох, и, когда я к нему подошел, он спал в несомненном состоянии гипноза. Я торжествовал. Для нас это важно, потому что теперь один из иллюминатов поддался наконец моему гипнозу и уже стал в моих руках послушным орудием. Загипнотизировать трудно в первый раз, но впоследствии не требуется никаких усилий, и человек, однажды загипнотизированный, уже не может противиться силе. Таким образом, этот Трофимов, когда бы я ни пожелал, впадет в новый транс и будет послушен мне.
— Прекрасно! Это в будущем, а в настоящем-то что же?
— В настоящем вот что! — продолжал Пшебецкий. — Я приказал Трофимову говорить, и он мне все сказал: сказал, что он принадлежит к обществу перфектибилистов, то есть иллюминатов, и что ему поручено наблюдать за дочерью графа Рене и вырвать ее из наших рук… то есть это он так сказал: "Вырвать ее из наших рук…"
— Все равно, дело не в выражениях… Продолжайте!
— Ему было указано, что она помещена нами у старика Авакумова…
— Кем указано?
— Из Германии. Глава их братства находится там, и оттуда идут все распоряжения…
— В каком городе? — с живостью спросил Грубер.
— Разве вам это не известно?
— Нет. Мы знаем, что иллюминаты появляются то там, то тут, часто мешают нам; в их действиях видна одна общая руководящая нить, но где начало этой нити, мы до сих пор распознать не могли.
— А я не догадался спросить у Трофимова название города; меня интересовало другое.
— Напрасно! Название города очень интересно и важно для нас.
— Теперь нет ничего легче узнать его. Лишний гипноз Трофимова, и я ручаюсь вам за получение всех сведений об иллюминатах, какие вы только пожелаете! Вы мне дайте только вопросный листочек, и я заставлю его отвечать по пунктам.
— Хорошо! — согласился Грубер. — Что ж вам рассказал Трофимов?
— Он вошел к Авакумову в доверие в качестве доктора и делал ему впрыскивание из свежей человеческой крови.
— Это для возвращения молодости?
— Да, есть мнение, которое рекомендует этот способ.
— И неужели он помогает? — с видимым любопытством спросил Грубер.
Пшебецкий пожал плечами.
— Говорят! Впрочем, что касается Авакумова, то он умер от этих впрыскиваний.
— Но дочь графа Рене он отправил куда-то еще до того, как слег в постель?
— В ее отправке участвовал сам Трофимов, и он в своем гипнозе сказал мне, где она находится. Она отправлена на север, в Финляндию, в небольшую деревушку, где живет со старухой немкой, которой она поручена.
— Вы знаете название деревушки?
— Ну, конечно! Знаю и название, и подробное описание дороги до нее!
— Хорошо! Что же вы намерены делать?
— Я заставлю Трофимова написать старухе, чтобы она немедленно возвращалась в Петербург, сам сяду в экипаж, поеду с этой запиской и привезу сюда молодую девушку.
— План прост и недурен.
— Только то и хорошо, что просто.
— Во всяком случае, — заключил Грубер, — от временного исчезновения молодой девушки мы ничего не потеряли, а, напротив, как будто выиграли…
— Еще бы не выиграли! — воскликнул Пшебецкий. — Теперь мы разведаем всю подноготную иллюминатов и сумеем ударить в самое гнездо их.
— Amen! — сказал опять Грубер, сложив на груди руки и подняв глаза кверху.
LXX
Госпожа Драйпегова получила в Митаве известие о смерти отца с нарочным, который скакал без устали и без отдыха на почтовых и в двое с половиной суток добрался до Митавы.
Она сейчас же собралась и объявила доктору Герье, что они уезжают в Петербург.
Герье был очень рад этому. Он обещал графу Рене следить за Драйпеговой, явившейся в Митаву к французскому королю под видом преданной ему женщины, но на самом деле желавшей предать его, короля.
Такая задача оказалась очень трудною для доктора. Драйпегова ничего не говорила с ним о своих делах. Она была принята королем в аудиенции, но в чем состояла эта аудиенция и что говорилось на ней, доктор не знал. Сам же он ни выпытывать, ни разузнавать не был в состоянии, потому что чувствовал себя совсем не способным к этому. Отъезд из Митавы развязывал ему в таком случае руки и освобождал от принятой на себя обязанности.
Доктор Герье с удовольствием узнал о возвращении в Петербург, тем более что это давало ему надежду поскорее увидеть дочь графа Рене и, если нужно будет, помочь последнему вернуть ее.
Одно было не совсем по душе и не совсем приятно доктору: Драйпегова посадила его на обратный путь к себе в карету, рядом с собою, и это соседство очень стесняло доктора. Он с гораздо большим удовольствием поместился бы в следовавшем за каретой возке, где ехала прислуга.
В первый день пути было еще ничего. Драйпегова старалась занять доктора разговорами и надоедала лишь требованием мелких услуг, желая во что бы то ни стало заставить его ухаживать за собою. Она беспрестанно и обиняком, и прямо говорила о своем богатстве, которое теперь, после смерти отца, должно достаться ей, говорила, что с таким состоянием она может делать что угодно, что можно поехать за границу или жить на широкую барскую ногу в Петербурге.
Об отце Драйпегова вовсе не жалела. Видно было, что она давно ждала его смерти и давно мечтала о том, как получит от отца наследство и войдет полной хозяйкой в роскошный дом на Фонтанке.
Сначала доктор Герье думал, что его спутнице лестно говорить о своем богатстве только ради того, чтобы похвастать, но потом, по некоторым намекам, он должен был убедиться, что Драйпегова имела еще и другую цель, распространяясь о своих деньгах перед ним, молодым доктором. Было очень похоже на то, что она хочет произвести впечатление именно на него самого и ввести его в соблазн всеми способами, не пренебрегая даже расчетом на корысть.
Вечером второго дня их пути, когда сумерки начали спускаться и в карете воцарился таинственный, прозрачный полумрак, Драйпегова, долго молча смотревшая в окно на алевшее вдали небо, перерезанное темно-лиловыми облаками, за которыми пряталось солнце, вдруг обернулась к доктору и спросила:
