— Разве не здорово? — с улыбкой спросил Симон, дирижируя моим стаканом. Потом протянул мне его, и я сделала большой глоток.
— Супер, — сказала я и подумала, что на самом деле это дурацкий кич, и если бы я оказалась здесь с Михелом, мы бы ужасно смеялись.
Симон сел на колыхавшийся водяной матрас и похлопал ладонью по покрывалу рядом.
— Карен, как же я рад, что ты пришла, — выдохнул он, глядя в пол.
Его поведение меня насторожило. Это был не тот Симон, которого я знала, наглый и самоуверенный. Я села рядом с ним, и он положил руку мне на коленку, потеребил мою юбку и снова вздохнул. Он выглядел так, будто на него давила ужасная тяжесть.
— Ты жалеешь? — осторожно спросила я, покрутила лед с водкой в стакане и допила ее одним глотком.
— Нет, — отозвался он. — Да и нет. Я не знаю. Столько всего случилось… Я не могу расслабиться. Извини.
— Почему?
Я посмотрела на него, на мелкие морщинки у глаз, тяжелые брови, напряженные скулы, прекрасные чувственные пухлые губы и почувствовала, как горячее желание снова медленно наполняет тело. Я должна была сопротивляться этому чувству. Мне нужна была голова на плечах.
Симон повалился на спину и посмотрел на меня, выжидая, возможно, в надежде, что я возьму инициативу в свои руки.
— Что ты делала у Иво?
— Он, видимо, уже сам тебе рассказал.
— Да. Я, честно говоря, немного испугался.
— Я тоже, — сказала я, встала и снова наполнила стаканы.
Это был мой последний стакан. Чтобы успокоиться. Потом мне надо было перейти на воду. Я ни в коем случае не должна была потерять контроль над собой.
— Он меня напугал. Когда за мной погнался.
— Что ты разыскиваешь, Карен? Ты ведь можешь просто спросить. У него, у меня… — Его рука огнем легла мне на спину. Я не могла отвести глаз от его плоского волосатого живота. Интересно, это идиотское наваждение когда-нибудь пройдет?
Я легла рядом с ним и посмотрела ему в глаза. Он вопросительно посмотрел на меня.
— Хорошо, — сказала я. — Тогда я просто спрошу. Ты веришь, что Ханнеке покончила с собой?
Он закрыл глаза.
— Я верю в результаты полицейского расследования. А это значит, она спрыгнула или упала с балкона под влиянием алкоголя или таблеток.
— Раньше ты говорил, что не сильно дружишь с полицией. Что ты им не доверяешь…
— В этом случае мы должны…
Было просто невозможно лежать рядом с ним и не целоваться.
— Почему вы не хотите знать правду? Почему Патриция и Анжела молчат о том, что встречались с ней? Почему ты прячешь переписку Ханнеке с Эвертом? И, — мое сердце билось все сильней, а он насмешливо улыбался, — и что еще важнее, как эти письма оказались у тебя?
Он положил мне на щеку прохладную ладонь.
— Моя мисс Марпл.
Его рука скользнула по моей шее на грудь и осталась там на уровне сердца.
— Ух, — сказал он. — Как оно разбушевалось.
— Симон…
Он резко поднялся, взял стакан и залпом выпил. Потом встал и озабоченно стал смотреть на меня сверху вниз.
— Я не могу тебе ответить. Но поверь мне, я действовал и в твоих интересах тоже. Тебе нужно прекратить, правда, прекратить все это. Доверься мне, я честно говорю тебе, что у меня все под контролем. Что все разрешится.
Он нагнулся ко мне. От него пахло кокосом.
— Карен, давай не будем тратить впустую наше драгоценное время…
На какой-то момент мне показалось, что это не я лежу здесь и смотрю на этого роскошного мужчину, который снял для меня этот номер, чтобы заняться любовью, что это происходит не со мной, что он предпочел меня всем остальным. Это было слишком прекрасно. Это не могло быть правдой, что он выбрал меня из-за моей невероятной привлекательности. Я не была такой. Скорей всего, я была для него просто трофеем, одной из многих. И вместе с этой мыслью я почувствовала стыд и вину. Я вся покрылась мурашками, мне захотелось просто исчезнуть, как серой мышке, забиться в щель за шкафом. Я показалась себе некрасивой и никчемной, как никогда.
— Доверься мне, — бормотал Симон и целовал меня, но отвращения, которое возникло во мне, было уже не остановить.
Мне стало противно от себя самой, оттого, что я лежала здесь, так унизительно, с задранной юбкой и в расстегнутой блузке, от его притворства, от всего этого спектакля, оттого, как он манипулировал мною, оттого, что мы, взрослые люди, отец и мать, совершали этот чудовищный обман. Я выкатилась из-под него, встала с кровати и стала застегивать блузку.
— Это неправильно, это так неправильно, — повторяла я, не в силах поднять на него глаза.
— О Господи, начинается драма, — тихо и раздраженно произнес он.
— Симон, как ты можешь просить меня доверять тебе в этих обстоятельствах? Если кто и знает, что тебе доверять нельзя, так это я…
— Боже ты мой, Карен, как ты все усложняешь! Я рискую не меньше. А даже больше, чем ты.
— Прекрати! Перестань нести эту хрень!
Мой страх вмиг исчез вместе с комком в желудке, на смену ему пришла злость.
— Чем ты рискуешь? Чего ты боишься? Ты сейчас же мне все расскажешь! — заорала я.
Я схватила сигареты, прикурила, дрожа от злости, вдохнула никотин и увидела, как он рухнул на кровать. Его плечи задрожали, он издал какой-то высокий всхлипывающий звук. Он плакал. Симон Фогел, мужчина на шесть миллионов, как шутя называла его Ханнеке, заливался слезами.
— Не кричи на меня. Я не переношу этого… Господи, Карен, пожалуйста…
Он протянул ко мне руки. Я не пошевелилась.
— Я ведь маленький человечек, Карен, я кажусь великим, но я не такой. Я боюсь… Ты можешь себе представить? Симон Фогел боится… Что это будет стоить мне всего, что я заработал, за что я сражался. Всего…
Он говорил быстро и сбивчиво, как будто разговаривал сам с собой.
— Я не хотел подозревать ее, когда это только случилось. Я знал, что у них трудности, что она хотела уйти, а он не давал развода. И в какой-то момент, знаешь, я стал его бояться. Что он мог мне навредить после всего, и в делах тоже… То есть в глубине души я даже почувствовал облегчение…
Его голос сорвался. Я оставалась холодной. Как лед.
— О чем ты говоришь? Можно начать сначала?
— Бабетт. Эта чокнутая, больная женщина. Сегодня ночью опять. Она опять сидела в машине и смотрела на наш дом… Она звонит мне целыми днями. Пишет и-мэйлы, сообщения. Угрожает рассказать обо всем Патриции. Я не знаю, как ее остановить. Ты должна понять, как я почувствовал себя, когда их дом загорелся… А там был Эверт. Бо и Люк.
— Как чувствовал себя ты?
