Глава первая
Как мучительно ждать рейса в аэропорту Атланты, когда его еще и отложили на два часа.
Не успела я присесть, как женщина справа от меня начала следить за мной взглядом. Сразу видно: она из тех, кому достаточно услышать твое дыхание, чтобы завязать разговор.
Только не смотреть ей в глаза. Я повторяю эти слова в голове как мантру, пока ищу свой «айпод». «Эппл» не выпускает такие уже лет семь, да и экран на нем треснул, но я все равно всегда беру старый плеер с собой.
В носу начинает свербеть. Женщина подсаживается ко мне. Только не смотреть ей в глаза и уж ни в коем случае…
Я чихаю.
Блин.
– Будь здорова, милая! Жарко здесь, правда? – Женщина обмахивается посадочным талоном. Она чем-то напоминает мою бабушку: хоть и пожилая, но охотней проведет время у стойки с косметикой от «Клиник», а не в общественном клубе за бинго. Я неуверенно киваю.
Она улыбается и придвигается ближе к моему подлокотнику. Я пытаюсь понять, что она может подумать обо мне. Видок у меня еще тот: жирные волосы, собранные в пучок, черные штаны и кофта с V-образным вырезом (не успела сменить униформу «Чилис»), между ног зажат рюкзак. Ей наверняка кажется, что я нуждаюсь в чьей-нибудь заботе.
– Так откуда ты? – спрашивает она.
Странный вопрос. В аэропорту обычно спрашивают, куда летишь.
Я сглатываю слюну, чтобы прочистить горло.
– Из Флориды.
Она продолжает обмахиваться посадочным талоном. От нее пахнет потом и пудрой.
– А, Флорида. Чудесно.
Не очень. Флорида – город, куда люди уезжают умирать.
– Бывают места и похуже, – говорю я. Уж я-то знаю: по сравнению с тем, куда я сейчас лечу, Флорида – еще цветочки.
***
Когда менеджер сказала, что мне звонят, я уже знала: кто-то умирает. Пока я шла из кухни в кабинет, чтобы ответить, я убедила себя, что это бабушка. Когда из трубки послышался ее голос, я думала, что меня снесет волной облегчения.
Но потом она сказала:
– Тесса, твой отец умирает.
Как она объяснила, от рака поджелудочной железы, в четвертой стадии. Даже если бы тюремные врачи заметили раньше, это не сыграло бы особой роли.
У начальника тюрьмы ушло три дня на то, чтобы меня разыскать. Папин тюремный надзиратель позвонил домой, пока я ехала на работу.
Бабушка сказала, что он может не пережить эту ночь, и поэтому, когда она забрала меня из «Чилис», на пассажирском сиденье уже лежал собранный для меня рюкзак. Она бы отправилась со мной, но у нас не было времени получать у кардиолога разрешение на полет. Да и к чему тратиться на второй билет? Гленн Лоуэлл ей не сын. Она с ним даже ни разу не виделась.
В аэропорту я купила билет до Питтсбурга. Он обошелся мне на двести долларов дороже, чем тот, что я забронировала заранее. Из-за этого я чуть не послала всю эту поездку к чертям. Я долго копила деньги, чтобы осенью хватило на новые учебники.
Вы наверняка думаете: что за человек оставит родного отца умирать в одиночестве из-за каких-то двухсот баксов? Но мой отец за гораздо меньшую сумму – всего за какую-то пачку сигарет – чуть не застрелил владельца магазина.
Собственно, в том и суть. Не то чтобы мне не хотелось проститься – просто отец для меня умер уже десять лет назад, когда судья приговорил его к пожизненному заключению.
Глава вторая
В аэропорту Питтсбурга меня уже ждет Мэгги Гринвуд. Со дня нашей последней встречи ее волосы значительно посветлели, а сама она поправилась на несколько килограммов.
Прошло целых восемь лет. С тех пор почти ничто не изменилось, и мне не нравится думать об этом. Гринвуды опять подбирают меня, словно бродячую кошку. На этот раз я хотя бы откормленная: джинсы в обтяжку на меня уже еле налезают. Видимо, из-за обедов в «Чилис».
– О, милая. – Мэгги притягивает меня к себе и заключает в объятия. Я морщусь, но собираюсь с силами и обнимаю ее в ответ. Она хватает меня за плечи и изо всех сил старается выглядеть печальной, но потом снова невольно начинает улыбаться. Интересно, что она думает обо мне сейчас? Я уже не та тощая, угрюмая девчушка с волосами до пояса, какой она меня помнит.
Мама никогда не стригла мне волосы. Теперь я не отращиваю их ниже плеч.
– Привет, Мэгги.
Она приобнимает меня за талию, и мы вместе направляемся к парковке.
– Кэлли хотела прийти, но ей сегодня нужно было лечь спать пораньше.
Я киваю, надеясь, что Мэгги не заметила, как меня передернуло от одного звука имени ее дочери.
– Завтра утром у нее соревнования по вращению жезла, – продолжает она. Не знаю, кого она пытается в этом убедить. Я-то прекрасно понимаю, что это чушь собачья: Кэлли не пришла бы, даже если бы Мэгги потащила ее за собой на поводке.
– Значит, она до сих пор этим занимается? – говорю я. Я бы спросила начистоту: неужели жезлы все еще крутят, да еще и называют это спортом? Но грубить все-таки не хочу.
– Да. Она получила грант на обучение. – У Мэгги улыбка до ушей. – В Восточном Страудсбурге. Подумывает поступить на факультет физической культуры.
Естественно, я обо всем этом осведомлена. Знаю, с кем до сих пор дружит Кэлли (в основном с Сабриной Хейс), чем она завтракала на прошлой неделе (маффином с сахаром и корицей из буфета Джима), как сильно ей хочется уехать из Фейетта (произносится как «Фэйит», население – пять тысяч человек) и что до ее тусовок далеко даже первокурсникам колледжей.
Хоть мы с Кэлли Гринвуд не разговаривали восемь лет, я знаю о ней почти все, кроме ответа на один вопрос, который мне отчаянно надо знать.
