Вирджинии, моему лучшему другу.
Я люблю тебя всем сердцем.
Приобщение к тайне — вот самое прекрасное, что мы можем испытать в жизни.
Мифы, в которые мы уверовали, имеют тенденцию воплощаться в жизнь.
Пролог
Акбиквестанская пустыня
Тюрьма «Хирон» расположилась на большой скале высотой в три тысячи футов, откуда открывался вид на бурую, усеянную камнями пустыню Акбиквестан — небольшую «самостийную» республику к северу от Пакистана. Это трехэтажное сооружение в пятидесяти милях от всякой цивилизации высекли из камня на вершине Херсианского плато. Больше ничего не разнообразило эту ровную бесплодную землю. По ночам, когда на сторожевых вышках зажигали свет, возникало впечатление, что это корона на голове демона.
Легендарную тюрьму построили британцы в 1860 году как лагерь для содержания и казни тех, кто не соглашался с порядками, насаждаемыми империей. За прошедшие сто пятьдесят лет здесь почти ничего не изменилось, разве что появилось электричество.
Здание высотой в шестьдесят футов представляло собой гигантский гранитный блок со стенами, напоминающими средневековый замок. Четыре сторожевые башни по углам. Названная по имени главного стража седьмого круга дантовского ада[1], тюрьма эта своей репутацией превзошла даже воображение автора. В последнее время она заполнялась лишь на тридцать процентов, а число охранников сократилось до восемнадцати человек, которые, не работай они здесь, вполне могли бы стать ее обитателями.
Тюрьма недофинансировалась, а отправляли сюда преступников, которые вызывали мало сочувствия у «Эмнисти Интернешнл». Более или менее продолжительное пребывание в «Хироне» считалось равносильным смертному приговору, даже если заключенный фактически и не был приговорен к казни. Не имело значения, к пяти или тридцати годам его приговаривали — до досрочного освобождения он не доживал.
Смерть настигала заключенных разными способами: на электрическом стуле или отсечением головы, в зависимости от настроения директора тюрьмы, от пули охранника при попытке к бегству, от руки товарища по заключению или — что случалось особенно часто — вследствие самоубийства.
В «Хирон» от основания пустыни вела единственная дорога длиной в шесть миль — петлявшая по склону горы грунтовка, на которой едва могли разъехаться два грузовика.
С 1895 года из тюрьмы не смог убежать ни один заключенный. Если бы кому-то и повезло проломить стены трехфутовой толщины, то перед ним открывались две возможности. Бежать по единственной дороге в шесть миль под постоянным наблюдением с двух сторожевых башен, а затем пятьдесят миль по полной опасностей пустыне — или же броситься вниз с высоты в три тысячи футов и целых двадцать пять секунд дышать воздухом свободы, а потом разбиться вдребезги об острые камни внизу. «Хирон» относился к разряду тюрем, которым не требовалось ограждение из колючей проволоки.
Это было самым удобным местом заключения с точки зрения самой коррумпированной судебной системы, если нужно просто избавиться от человека. В этом месте все одинаковы: белые воротнички, синие воротнички, вообще безворотничковые — все они тщательно перемешаны между собой в надежде, что в конечном счете уничтожат друг друга.
Симон Беллатори сидел на земляном полу в своей камере восемь на восемь в ожидании смертного приговора, который должны привести в исполнение в пять часов утра. Он не знал, в чьей голове родилась эта театральная идея — казнить людей на рассвете, но ему эта практика представлялась бесчеловечной.
Предполагалось, что кража эта будет совсем простой — письмо из кабинета бизнесмена. Имело оно громадную ценность. Написанное мусульманским главным визирем коллеге — христианскому архиепископу и не предназначавшееся для оглашения ни в какие времена, было незаконным образом приобретено на аукционе. В современном мире такое преступление не заслуживало смертного приговора, но в древних стенах тюрьмы современный мир существовал разве что во снах.
Симон и его напарник должны были выполнить работу и успеть на ужин, заказанный в ресторане «Дамстег» неподалеку от канала Принсенграхт в Амстердаме, к девяти часам вечера. Но иногда даже самые тщательно проработанные планы проваливаются.
И вот теперь, сидя в камере «Хирона», Симон глубоко сожалел о том, что сделал. Нет, не об этой краже и не о каких-то своих поступках в прошлом. Корил за то, что втянул в это дело друга, который теперь сидел в соседней камере; корил за то, что подверг близкого человека такой опасности; за то, что человек, доверившийся ему, теперь ждал смерти в этой забытой богом стране.
Завтра с рассветом их разбудят и проведут в соседнее помещение, где человек в средневековом капюшоне положит обоих на кипарисовый стол, застегнет наручники на запястьях за спиной, закрепит распростертые тела на громадной деревянной доске и потом уложит головы так, чтобы шеи в последний раз обнажились перед миром.
Комнату смерти заполнят зрители. Охранники пригонят обитателей камер, чтобы те стали свидетелями события, которое наполнит их души страхом, парализует, сделает уступчивыми в надежде избежать такой же судьбы.
И наконец, в комнату торжественно войдет директор, сядет перед ними посредине, заглянет в глава приговоренных взглядом, который проникает до самой души. И чуть улыбнувшись и уже думая о предстоящем завтраке, даст знак.
Палач без задержки схватит ритуальный меч, высоко поднимет его и с бешеной скоростью обрушит на шеи, отделяя головы от тел.
Тремя днями ранее
Майкл Сент-Пьер вошел в громадную комнату с высоким потолком в своем большом, в стиле ранчо, доме в Байрам-Хиллс, небольшом городке в часе езды от Нью-Йорка. Он бросил почту на кожаный диван и вывалил набор чертежей из длинного тубуса на бильярдный стол. Три его бернские овчарки — Ястреб, Ворон и Медведь — последовали за ним и уселись у ног, а он тем временем развернул бумаги со схемами размещения систем безопасности, разгладил их на зеленой фетровой поверхности. Он четыре недели потратил, разрабатывая камеры с булавочную головку, видеонаблюдение и систему сигнализации с закодированным доступом для арт-галереи, принадлежащей миллиардеру-филантропу Шеймусу Хенникоту.
Сент-Пьер вполне понимал желание Хенникота защитить свою коллекцию полотен Моне, Роквелла и Ван Гога и, используя свой опыт, уникальные знания, образование и озарения, создал систему, по своему технологическому совершенству не уступающую любой системе, разработанной ЦРУ.
Майкл повернулся к большой картине, висящей над камином, — изображению величественного ангела с распростертыми крыльями; ангел поднимался над сияющим деревом, а реалистичная перспектива и теплые тона говорили об эпохе Возрождения. Это была картина Говье, созданная в конце шестнадцатого века и подаренная Сент-Пьеру близким другом, который попросил его выкрасть однотипную и уничтожить ее. Эта просьба тяжелым грузом легла на Сент-Пьера, поскольку была предсмертным пожеланием его друга, которое он выполнил.
