Заявку на публикацию я получил в январе, когда все сотрудники агентства еще маялись послепраздничным похмельем.
Электронное письмо ловко миновало папку со спамом и оказалось в папке входящих сообщений, затерявшись среди нескольких десятков других. Прочтенное мельком, оно меня все же чем-то зацепило. Я распечатал его вместе с приложенным отрывком рукописи, сложил листки в ящик стола и, отвлеченный неотложными делами, забыл о них до конца месяца. Перед длинным уик-эндом в День Мартина Лютера Кинга я снова наткнулся на заявку в кипе тех, с которыми собирался ознакомиться в выходные.
Уважаемый Питер!
Меня зовут Ричард Флинн. Двадцать семь лет назад я был студентом факультета английской филологии в Принстоне. Я мечтал стать литератором, напечатал несколько рассказов и даже написал роман в сто тысяч слов, однако отчаялся его опубликовать, получив отказы от ряда издательств (сейчас роман мне представляется посредственным и скучным). После этого я устроился на работу в небольшое рекламное агентство в Нью-Джерси, и моя карьера до сих пор связана с рекламой. Поначалу я внушал себе, что реклама – своего рода литературное творчество и что в один прекрасный день я вернусь к писательской деятельности. Разумеется, этого не случилось. По-моему, большинство из нас с возрастом приобретает злополучную способность запирать юношеские мечты в сейф и хоронить его на дне Ист-Ривер. Признаюсь, не избежал этой участи и я.
И все же несколько месяцев назад внезапное известие напомнило мне о ряде трагических событий, происшедших осенью и зимой 1987-го, в последний год моего обучения в Принстоне. Наверное, и с вами подобное случалось: вроде бы совершенно забываешь о чем-то или о ком-то, а потом вдруг оказывается, что эти воспоминания все время скрывались в каком-то тайнике сознания и до сих пор сохранили свежесть и непосредственность – будто открываешь чулан со всяким барахлом, ненароком сдвигаешь что-то на полке, а оттуда обрушивается целая лавина старья.
Вот и эта новость стала своего рода запалом; размышляя о скрытом в ней смысле, я сел за стол, начал переносить свои воспоминания на бумагу и остановился лишь после полуночи, написав не меньше пяти тысяч слов, как будто внезапно вспомнил о своем призвании, дотоле совершенно забытом. Я отправился в ванную почистить зубы перед сном, а из зеркала на меня смотрел кто-то другой.
Впервые за долгие годы я уснул без снотворного, а на следующий день взял в рекламном агентстве двухнедельный отпуск по болезни и продолжил писать.
Все события тех месяцев 1987 года, с необычайной отчетливостью возникшие перед мысленным взором, я воспринимал теперь ясно, в мельчайших подробностях. Разум, очнувшись от долгого оцепенения, воссоздавал яркие картины событий, участниками которых были Лора Бейнс, профессор Джозеф Видер и я сам.
Случившаяся трагедия в то время вызвала газетную шумиху. Из-за пристального внимания полицейских и журналистов мне пришлось оставить Принстон и завершить образование в Корнелле. Там, в скучной и пыльной Итаке, я провел два года, получив наконец степень магистра гуманитарных наук. Однако же никто не знал всей правды о событиях, навсегда изменивших мою жизнь.
Как упоминалось выше, правда стала мне известна всего три месяца назад, и я решил поведать ее миру, несмотря на горькую обиду и разочарование, гложущие меня до сих пор. Боль и гнев зачастую придают не меньше сил, чем любовь; плод моих трудов – эта рукопись, причинившая мне немало физических и душевных страданий. В соответствии с требованиями, изложенными на вашем веб-сайте, прилагаю ознакомительный отрывок; если он вас заинтересует, я готов представить полный текст под рабочим названием «Книга зеркал».
Пожалуй, на этом я прервусь, чтобы уложиться в требуемые пятьсот слов. О себе скажу лишь, что родился и вырос в Бруклине, не женат и бездетен – наверное, потому, что так и не смог забыть Лору. Мой брат Эдди живет в Филадельфии, но видимся мы редко. На поприще рекламы я не достиг особых успехов, но и провальной мою карьеру не назовешь; я влачу удручающе обыденное существование среди вавилонского столпотворения. За годы работы я дослужился до старшего копирайтера в агентстве средней руки на Манхэттене, неподалеку от Челси, где живу вот уже двадцать лет. Я не езжу в «порше», не заказываю люксы в пятизвездочных отелях, но и не тревожусь о завтрашнем дне, то есть денег мне хватает.
Благодарю за внимание. По возможности уведомите меня, заинтересовала ли вас рукопись. Адрес и телефон прилагаются.
С уважением,Ричард ФлиннДалее следовал адрес – где-то рядом с вокзалом Пенн-стейшн. Район мне был хорошо знаком – я и сам там когда-то жил.
В целом заявка была необычной.
За пять лет работы в литературном агентстве «Бронсон и Мэттерс», где я начинал младшим помощником, мне довелось ознакомиться с сотнями, если не тысячами заявок от авторов. Агентство рассматривало любые заявки, но в основном поступавшие предложения были написаны неуклюже, безжизненно, стандартно, так что создавалось ощущение, будто автор обращается не к тебе лично, а рассылает типовые письма в сотни адресов, почерпнутых из реестра литературных агентов. Вдобавок многие заявки содержали избыточную, бесполезную информацию. Письмо Ричарда Флинна выгодно отличалось от них: оно было продуманно, хорошо написано, и от него веяло человеческой теплотой. Он не упоминал, что связался только со мной, но отчего-то хотелось думать, что по какой-то лишь ему ведомой причине он обратился именно ко мне.
Я невольно проникся необъяснимой симпатией к автору письма и, надеясь, что рукопись мне понравится, полагал, что смогу дать положительный ответ. Я отложил остальные рукописи, заварил кофе, уселся на диван в гостиной и начал читать присланный отрывок.
Глава первая
Для большинства американцев 1987-й был годом невиданного взлета и неожиданного крушения фондового рынка, годом Ирангейта[1], пошатнувшего репутацию Рональда Рейгана, и годом, когда мыльная опера «Дерзкие и красивые» заполонила экраны телевизоров. В 1987 году я впервые влюбился – и впервые поверил в существование дьявола.
