от мести. Ему нужно уехать, единственный выход, который я могу придумать.
Я не могу покинуть страну и сбежать, даже если бы захотела, скованная запретами собственного отца, не имеющего возможности получить паспорт. Значит, мне нужно разбередить старые раны. Лука должен уехать, а его второй помощник, Иван, вернуться.
Лука выжидающе смотрит на меня. Как он часто делает, когда я долго думаю.
— Каково это? — Спрашиваю я с любопытством, когда он поворачивает меня спиной и начинает намыливать мою спину, разминая напряженные мышцы. — Убить кого-то?
— Осторожнее, милая. Любопытство — опасная штука. Ты планируешь убить меня?
— Думаешь, если бы я собиралась, я бы уже не попробовала?
В его тоне слышно безразличие, но есть и легкий укол — напоминание о разнице между нами.
— Не обязательно. В зависимости от причины или мести некоторые предпочитают сначала поиграть с добычей.
Эти слова ложатся тяжестью на мое сердце. Лука во многом — гениальный человек. Страшный тайфун. Но и та нежность, которую он проявляет ко мне сейчас, не соответствует ни одному из этих качеств. Интересно, не играет ли он со своей добычей прямо сейчас.
Лука продолжает:
— В первый раз, когда я убил, то ничего особенного не почувствовал. Скорее, пустоту. Потом пришло чувство вины, потому что мне казалось, что нужно испытывать хоть какое-то сильное чувство после содеянного. Но потом, после первого шока, я понял, что чувствую себя сильным. Уверен, у всех по-разному, но некоторые начинают получать от этого удовольствие. Высшая степень доминирования и власти. Словно играешь в бога.
По спине пробегает холодная дрожь. Его признание и грех — без тени вины. Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на него.
— Тебе… это нравится, Лука?
— Да. — Никаких колебаний. Никакой лжи. — Если человек заслуживает смерть и покушался на меня или мою империю, то да. Но я не убиваю без причины. В каждом действии есть послание.
Я нервничаю, но следующий вопрос срывается с моих губ:
— Ты когда-нибудь отпускал кого-нибудь?
Его взгляд темнеет, и мы оба чувствуем скрытый подтекст. Ведь реальность такова: тот самый человек, который сейчас массирует мне плечи, скорее всего станет моим мрачным жнецом.
— Нет, — отвечает он с ледяной ноткой в голосе.
Как и ожидалось. Я стараюсь не показывать никаких признаков слабости или беспокойства. Скоро я освобожусь от этого человека. Но для этого мне нужно использовать нашу близость себе на пользу. Нужно немного больше завоевать его доверие.
— Я хочу, чтобы ты отозвал человека, который следит за мной каждый день. Я задыхаюсь.
Кажется, он озадачен сменой темы и моей просьбой.
— Нет. Кто знает, в какие неприятности ты ввяжешься без него.
— Лука, у меня тоже есть своя жизнь.
— Та, что ты придумала, чтобы подобраться ко мне, — возражает он. И, надо признать, он не совсем неправ. — Ты понимаешь, что это и ради твоей безопасности тоже?
— Моей безопасности? — Спрашиваю с подозрением.
— Здесь, в Нью-Йорке, не все являются моими друзьями. Наша публичная связь делает тебя потенциальной мишенью.
Холодный озноб пробегает по коже. Даже страшно представить, какие люди могут искать слабые места в его защите. Слабость. Я чуть не даю себе пощечину. Как будто я настолько ценна для него.
— Я хочу, чтобы ты отозвал их, Лука, — настаиваю я.
Он изучает меня.
— А что я получу взамен?
Я удивлена, что он вообще об этом задумался. Мне просто нужно надавить чуть сильнее.
— Не думаю, что за свое право на свободу я должна что-то предлагать взамен.
— Мир жесток, дорогая. Все можно купить или забрать.
Я раздраженно выдыхаю и скрещиваю руки.
— Так чего же ты хочешь?
Высокомерная улыбка возвращается, и он задумчиво смотрит на меня.
— Ты будешь отвечать на каждое мое сообщение с этого момента. Если не ответишь, я найду тебя сам, и за этим последует наказание. И еще, я хочу ключ от твоей квартиры.
Я смотрю на него в недоумении.
— Зачем? Ты и так врываешься в мою квартиру, когда тебе вздумается.
— Это мои условия, дорогая.
Я тяжело вздыхаю, смываю пену водой, затем встаю на цыпочки и нежно целую его.
— Ладно. А теперь мне нужно собираться на работу, — говорю я, выходя из душа. Если это стоит мне еще одного кусочка свободы, считайте меня полной дурой, раз я пытаюсь договориться с самим дьяволом.
Наматываю на себя полотенце, в голове каша из мыслей о том, что между нами происходит, и я пытаюсь снова укрепить свою решимость. Раньше я легко могла просто «выключить эмоции». Но теперь с этим возникают проблемы. Я слишком смирилась с его навязчивостью и, по правде говоря, в какой-то мере ожидаю этого.
Собираю нашу одежду с пола, и что-то блестящее выпадает из кармана брюк Луки. С нахмуренными бровями поднимаю вещь с пола, и кровь стынет в жилах. То же самое ожерелье, как у моей матери. Этого не может быть, верно?
Я кручу его в руках, и сердце замирает, когда мои глаза натыкаются на маленькую гравировку с моими инициалами. Это точно ее. Мамино ожерелье. Почему оно в кармане Луки?
Меня осеняет осознание.
— Ты что, украл ожерелье моей матери?
— Я украл ожерелье, да, — отвечает он так спокойно, будто речь идет о погоде.
Внутри меня бушует дикая буря, паника поднимается из самой глубины. Пальцы сжимаются вокруг ожерелья, и крестик впивается в ладонь, обжигая кожу. Это все, что у меня осталось от мамы. Единственное, что она оставила мне, и что отец не успел уничтожить. Потому что я успела украсть его раньше, чем он стер память о ней из нашей жизни, будто ее и не было. Прежде чем он наказал меня в детстве за то, что я каждую ночь звала ее в безутешной тоске, которую время так и не залечило. Теперь этот пластырь сдернули, и рана снова кровоточит.
Я пытаюсь всеми силами заглушить вспыхнувшие эмоции, засунуть чувства обратно в ящик Пандоры, потому что не знаю, на что способна в таком состоянии. Я даже не заметила, что ожерелье пропало. Я была настолько поглощена своим новым миром, который всецело принадлежит Луке Армани, что даже не заметила, как он забрал у меня самое важное.
Он не может забрать и его.
Я прижимаю ожерелье к груди.
Он никогда не сможет заполучить эту часть меня.
Я слишком привязалась. Позволила себе расслабиться. А Лука заметил и воспользовался этим. Так сколько еще он готов отобрать у меня?
Глупая. Я влюбилась. Но это ожерелье — жесткая пощечина реальности. Он не может отнять у меня и эту часть, ту, что кричит о
