том, как уничтожить Рича за то, что он сделал…
— Людям позволено меняться, — он надувает грудь, как будто я должен знать лучше, и не задавать ему вопросы. — Держать обиды вредно для здоровья. Может, это хороший способ зарыть топор войны? И черт возьми, если ты когда-нибудь женишься на этой девушке, это будет мощный пиар, это уж точно.
Я закатываю глаза. Неизбежно мысли отца всегда возвращаются к бизнесу и к тому, как он может извлечь из этого какую-то выгоду.
— Так ты простил Рича за то, что он сделал?
Он втягивает влажный воздух.
— Когда случается трагедия, Август, первое, что делают люди, это показывают пальцем. Мы хотим разобраться во всем этом. И в то время Рич имел наибольший смысл, учитывая наше прошлое и некоторые особенности произошедшего. Но в конце концов, ему так и не было предъявлено обвинение, потому что не было достаточно улик. Никто не смог доказать это.
Я задерживаю дыхание, когда неверие омывает меня, обжигая жаром.
— Полагаю, я клоню к тому, — продолжает отец, слегка пожимая плечами, — возможно, я был неправ.
Я никогда не слышал, чтобы мой отец признавал, что он в чем-то ошибался… никогда.
— То есть ты хочешь сказать, что если я буду с ней встречаться, ты не собираешься лишать меня наследства, наказывать меня или что-то в этом роде…
Мой отец хихикает, его живот подпрыгивает, а его девственно белые зубы почти светятся в темноте.
— За кого ты меня принимаешь? За монстра? Да ладно, ты же мой сын. Все, чего хочет отец, это чтобы его ребенок был счастлив. Если она делает тебя счастливым, сынок, то, во что бы то ни стало, не позволяй мне встать на пути к этому.
— Хорошо, детка, я готова, — кричит Кассандра позади нас. — О! Не знала, что мы не одни.
На моих глазах она хватает полотенце из кабинки и оборачивает его вокруг своего стройного, загорелого тела.
Я даже не хочу знать…
Направляясь внутрь, позволяю словам отца играть в моей голове по кругу всю ночь, рассматривая их со всех сторон.
Люди могут меняться — я тому живое доказательство.
Но это разворот на сто восемьдесят.
Тем не менее, это шаг в правильном направлении. Если мой отец готов двигаться вперед, может быть, Роуз тоже подумают о том, чтобы сделать то же самое. Если бы они могли уделить мне хоть минуту времени, они бы увидели, что я сын своего отца, но я не мой отец.
Лежа в постели, перечитываю старые сообщения от Шеридан. И прежде чем заснуть, отправляю ей сообщение.
Я: Шер, позвони мне, когда проснешься. У меня важные новости.
Сообщение доставляется, но так и остается непрочитанным. Уверен, что она спит. Прошел чертов день.
Я засовываю телефон под подушку и закрываю глаза, погружаясь в дремоту с тем, чего у меня не было час назад… надеждой и неумолимой решимостью похоронить прошлое, чтобы Шеридан Роуз стала моим будущим.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ШЕРИДАН
Завтра я уезжаю.
Складываю последнюю одежду и запечатываю пластиковую сумку. Мне удалось втиснуть все свои вещи в пять коробок, не считая вентилятора и случайных вещей, уже упакованных в машину.
Отец стучит в дверь. Он все еще не ответил на мои вопросы, заданные на днях, и мы не совсем в хороших отношениях, но ради мамы стараемся держаться радушно.
— Твоя мама отдыхает, — говорит он. — Мона уже в пути.
Я клянусь, мама вернулась домой из больницы более измученной, чем когда поступала в нее.
— Хорошо, — я не встречаюсь с ним взглядом. Я все еще не могу смотреть на него.
— Ты уверена, что не хочешь, чтобы я завтра поехал за тобой туда? — спрашивает он. — Немного грустно, что я не смогу помочь своей дочери поступить в колледж.
— Это будет пустая трата бензина, если ты проедешь весь этот путь, чтобы помочь мне перенести пять коробок…
— Я не смотрю на это с такой точки зрения, — отец присаживается у изножья моей кровати, плечи опущены, выглядит более костлявым, чем обычно.
Я не знала, что он похудел. Наверное, я многого не замечала в нем в последнее время…
Папа смотрит, как я складываю коробки в углу. Мне нечего ему сказать.
— Это… из-за него? — спрашивает отец минуту спустя.
— Ты можешь назвать его имя.
Он колеблется.
— Я знаю, что ты не понимаешь. И я не могу винить тебя, Шеридан. Мы многое от тебя скрывали. Мы защищали тебя от многого. Мы думали, что поступаем правильно, и не хотели обременять тебя нашими семейными трагедиями. Сейчас я понимаю, что мы совершили ошибку. Мы должны были рассказать тебе, через что мы прошли, чтобы ты поняла, почему мы держимся подальше от Монро.
— Я читала статьи в мамином альбоме, — я стою к нему спиной, прижав руки к верхней части сумки, и смотрю в окно — то самое окно, через которое не так давно влезал Август. — Я знаю все.
— Ты не знаешь и половины, — говорит отец. — Как этот человек вымазал мое имя в грязи после того, что он сделал с моей сестрой. Его приспешники резали мои шины и изводили твою мать. Годами я не мог доехать до дома из продуктового магазина без того, чтобы за мной не увязалась полиция. И каждый год, в годовщины смерти Синтии и Элизабет Монро, наш почтовый ящик был забит письмами ненависти. И это только мелочи. И я не говорю о саботаже на работе. Однажды Монро пытался заплатить кому-то, чтобы тот подделал тест на наркотики, который я проходил для должности на мясокомбинате. Монро — чистое зло.
— Август совсем не такой.
— И откуда ты это знаешь? Потому что ты провела с ним половину лета? — усмехается отец. — Винсент был моим лучшим другом, Шеридан. С тех пор как мне было восемь лет. И он убил мою сестру и повесил
