Я догадывалась, что ты влюблена в какого-то парня, но никогда за миллион лет не подумала, что это будет Монро.
Отвращение окрашивает ее тон.
Отец снова изучает заявление, зажав рот рукой.
— Шеридан, что ты наделала? Почему он платит за это? В какую переделку ты нас втянула? Он шантажирует тебя? У него есть что-то, что он…
— Нет, — говорю я.
— Тогда объясни это, — мама поднимается со стула, но тут же падает обратно.
— Ты накручиваешь себя, — говорит ей папа. — Пожалуйста, постарайся сохранять спокойствие. Шеридан нам все расскажет, а потом мы во всем разберемся.
Я беру для мамы стакан воды и одну из ее «успокоительных» таблеток и кладу их перед ней. Если она так реагирует сейчас, что будет, когда мама узнает правду? Что я люблю его? Что я хочу быть с ним?
— Я звоню доктору Смитсону, — говорит папа. — Я думаю, у нее опять приступ. Ты останешься здесь с ней.
Я кладу руку ей на плечо.
— Все не так плохо, как ты думаешь, мама. Клянусь.
Ее глаза затуманиваются, становятся расфокусированными.
— Доктор хочет, чтобы она приехала, — говорит папа, когда возвращается из соседней комнаты. — Немедленно.
Мы помогаем маме сесть в машину и едем в тишине, не произнося ни единого слова за всю поездку. Зная моего отца, он готовит свою лекцию в голове, приберегая ее для того момента, когда мы останемся одни и это не услышит мама. Мы не можем рисковать, расстраивая ее еще больше.
Отец может разочароваться во мне, но мама может умереть от разрыва сердца.
Я должна покончить с Августом.
Должна принять раз и навсегда, что я могу любить его, но никогда не смогу быть с ним.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
АВГУСТ
— Может быть, это был шок, — говорю я по телефону, после того как Шеридан вводит меня в курс дела тем же вечером.
Я сижу у бассейна, на том самом стуле, на который она бросила свою одежду в ту ночь, когда пробралась сюда. Грот освещен. Луна полная. И сверчки стрекочут. Но на другом конце моего телефона ситуация плачевная.
Я едва слышу ее. Между гулом больничных автоматов, возле которых Шеридан стоит, и тихим тоном ее голоса, как будто боится, что ее застанут за разговором со мной.
— Это мое мнение, — говорит Шер. — Это был шок. Мама была потрясена тем, что ты платишь за ее сиделку, что я общаюсь с тобой — и она не знает и половины того, чем мы занимались.
— Может быть, когда мама успокоится, ты сможешь поговорить с ней о нас? Может быть, в следующий раз это будет не таким сильным шоком? Раз уж она уже имеет какое-то представление?
— Я не хочу проверять эту теорию.
Я не виню ее. Я бы чувствовал то же самое, если бы это была моя мать.
— Я имела в виду то, что сказала раньше, — говорит Шеридан. — Я люблю тебя. Но я никогда не смогу быть твоей, ясно? Не в этой жизни. — Ее голос ломается. — Может быть, мы попробуем в следующей. Может быть, тогда мы не будем врагами?
Шеридан усмехается, как будто знает, насколько нелепо звучит, как будто это может смягчить слова, которые сокрушают мою душу.
Но я проживу тысячу жизней, если это означает, что я смогу провести с ней хотя бы одну из них.
— Мне нужно идти, — ее голос сломлен. Как и мой мир. — Прощай, Август.
Я отказываюсь говорить «прощай».
— Прощай, Август, — говорит она снова, чуть громче, словно думает, что я не услышал ее в первый раз.
Но я не могу. Я не могу повторить это. Это не прощание. Я не позволю.
— Пожалуйста, не делай этого. Не делай это тяжелее, чем есть, — ее голос — шепот в миллионе миль от меня.
Шеридан вдыхает. Бормочет какую-то долю слова, как будто собираясь сказать что-то еще.
Но потом связь прерывается.
Может быть, Шер думала, что я буду спорить или скажу что-то, что только ухудшит ситуацию.
— Август, — голос моего отца крадет у меня мгновение и укрепляет мой фасад. — С кем это ты только что разговаривал?
— Ни с кем, — говорю я.
— Это случайно не была дочь Рича Роуза, не так ли? — он садится в кресло рядом с моим и откидывается назад. — Ты можешь рассказать мне. Я все равно все об этом знаю. Гэннон выпустил кота из мешка.
Чертов Гэннон.
Он раскрыл мой блеф. Он знал, что угроза Кассандры — чушь собачья. Хотя если бы это было правдой, и у меня были бы доказательства, я бы бросил его предательскую задницу под автобус так чертовски быстро…
Я сжимаю кулаки так, что костяшки белеют, а кровь становится ледяной.
— Вообще-то я надеялся, что у меня будет шанс встретиться с ней на днях, — он закидывает руки на свою толстую шею. — Итак… какие у тебя намерения в отношении нее?
Я поднимаюсь. У меня нет сил для его выуживания информации.
— Ладно, хорошо. Не отвечай мне, — говорит он. — Но знай, что ты не должен сдерживаться по моей просьбе. Если, конечно, тебе нравится эта девушка.
Я кладу руки на бедра, изучая его. Я давно понял, что любой разговор с моим отцом требует, чтобы ты всегда был на шаг впереди него, что может быстро стать утомительным, если ты не будешь осторожен.
— Я думал, ты ненавидишь Роуз, — говорю я.
Отец смеется, поправляя свой шезлонг.
— Когда-то давно я ненавидел землю, по которой они ходили, и воздух, которым они дышали. Но, честно говоря, Август, у кого есть время на все это? Прошлое осталось в прошлом. Что хорошего в том, что мы продолжаем злиться на то, что не можем изменить?
— Я просто никогда раньше не слышал, чтобы ты так говорил. Годами ты только и делал, что говорил о
