Каролина Яниш в этом аукционе предполагаемых невест, бесспорно, стала фавориткой. Она слыла девицей, «одарённой самыми разнообразными и самыми необыкновенными талантами». Сейчас все ее дарования, вся привлекательность были брошены на покорение желанного мужчины. Она использовала не только милое кокетство и прелестные девичьи уловки. В разговорах с ним темы обсуждались самые разные, причём двадцатилетняя русская барышня выказывала редкий ум и незаурядную эрудицию. Она советовалась с Адамом по поводу стихотворных переводов, демонстрировала свою музыкальность, почти виртуозную игру на фортепьяно, показывала свои недурные акварели. Сохранился написанный ею портрет поэта (вообще-то из-под её кисти их вышло два, но один бесследно исчез); на нём молодой, остролицый, ещё не обзаведшийся знаменитой впоследствии гривой волос Адам Мицкевич сидит в романтической позе, вполоборота к зрителю, положив руку на спинку дивана. Небрежно свисает кисть с тонкими пальцами.
Рисунки настолько впечатлили Адама, что в его разговорах и переписке Каролина получила прозвище «Художница».
Принято считать, что Мицкевич сделал Каролине Яниш предложение. Предполагаемая дата этого события – 10 ноября 1840 года. Об этом говорят стихотворения Каролины «10 ноября 1840», «На 10 ноября» – оба 1841; «К тебе теперь я думу обращаю» – 1842. В них она спрашивает любимого, помнит ли он, как «при шуме бала безмолвно я назвалася твоей», не забыл ли он дня, «когда она ему навек без страха обреклась – в тот миг святой пред божьим провиденьем, – когда душа глубоко полюбя, с невольным скажет убежденьем – душе чужой: я верую в тебя?»
Родители, для которых желание дочери было законом, скрепя сердце, смирились. Резкое неприятие в качестве зятя нищего неблагонадежного поляка без определенных занятий выказал богатый дядя Каролины. Он всегда оказывал семье брата материальную поддержку, а свое немалое состояние намеревался завещать любимой племяннице – при условии, что она не совершит опрометчивого поступка и не свяжет свою жизнь с пустым человеком.
В отчаянье Каролина слегла с нервным расстройством.
Пока в семье Янишей кипели такие страсти, Мицкевич для устройства дел отправился в Петербург. Из северной столицы Адам вполне определенно писал другу Киприану Дашкевичу: «Нет сомнения, что Художница мне нравилась, но я не был настолько влюблен, чтобы ревновать или не представлять себе жизни без нее. Ты не прав, если считаешь, что дела между нами зашли слишком далеко. Я пока не признавался ей в любви. Один раз только, когда она начала жаловаться на различные свои неприятности и, с одной стороны, превозносить счастье жизни в родительском доме, а с другой – тревожиться за свое будущее, я спросил невзначай и как бы случайно: могла ли она быть счастлива, разделив судьбу с любимым человеком или что-то в этом роде. Она ответила: это совершенно невозможно, т. е. дала понять, что существуют непреодолимые препятствия, суть которых никогда не объяснила. Я думаю, что она никогда не смогла бы уйти из родительского дома, а я вряд ли мог бы навсегда остаться в Москве. Действительно все это разделяющие преграды. Как-то раз я сказал, что есть такая особа, которая подошла бы мне при счастливых обстоятельствах. Вот и вся история… Если она найдет себе хорошую партию, пусть пригласит меня на свадьбу; я со своей стороны тоже готов это сделать… Никаких взаимных обязательств между нами нет, да они и не нужны». А в одном из последующих писем есть такие слова: «Я ни разу не сказал ей, даже шутя, что люблю ее; никогда не говорил о женитьбе».
С другой стороны, впервые за много лет у него нет романов, чему он даже сам удивлён. Удивлён и встревожен: «Неужто же меня Художница настолько очаровала, что я стал отчаянно холоден к другим женщинам?» Киприана Дашкевича он наставлял: «Еще моя осада не снята, и кто знает, предприму ли я новый штурм… Помни, что ты должен приготовить рапорт и сообщить в своей обычной манере подробно и точно, что происходит на Мясницкой»?
Когда Адам и Каролина увиделись в Москве весной 1829 года, он вписал ей в альбом стихи:
Когда пролётных птиц несутся вереницы От зимних бурь и вьюг и стонут в вышине, Не осуждай их, друг! Весной вернутся птицы Знакомым им путём к желанной стороне. Но, слыша голос их печальный, вспомни друга! Едва надежда вновь блеснёт моей судьбе, На крыльях радости промчусь я быстро с юга Опять на север, вновь к тебе!
Но ничего определенного он ей не сказал и своего предложения – если оно было сделано раньше – не повторил.
Могли ли присутствовать колебания религиозного характера? Для идеального сармата всегда была очень важна религиозная составляющая, в нее обязательно входил католицизм. Впрочем, вера претендентки смущала не очень: дочь лютеранина и католички, принявших православие, могла вернуться к вере матери. Так что дело было только в деньгах. Наперснику Дашкевичу он объяснял ситуацию: «Состояние вещей таково: если бы она была действительно настолько богата, чтобы сама себя содержать как жена могла (ибо, как знаешь, сам я себя еле могу прокормить), и если бы она со мной отважилась ездить, я женился бы на ней, хотя кое-что в ней мне не по душе… Но это, однако, возмещается её прелестными и добрыми качествами. Доведайся стороной (если возможно), есть ли у неё состояние. Никаких обещаний от моего имени давать не следует, ибо моё положение доныне сомнительное».
Адам Мицкевич. Художник И. Ф. Хруцкий
Дашкевич не долго «подробно сообщал» адресату о происходящем на Мясницкой – страдая от неразделенной любви к Каролине, любящей другого, от безысходности жизни мелкого чиновника и изводившей его чахотки, поздней осенью 1829 года, особенно мрачной и унылой в Москве, он покончил собой. Очень сомнительно, что, как считали некоторые, он делал Яниш предложение – что, кроме себя самого, находившегося при последнем издыхании, он мог предложить девушке с блестящим будущим?
Мицкевич встревоженно писал другому своему конфиденту Юзефу Ежовскому: «Хотел написать Каролине, но не знаю, что произошло после этого ужасного события, что она думает и что с ней творится. Если бываешь у нее, напиши мне откровенно свои мысли и советы. Я
