ничего ей не обещал, а теперь обстоятельства еще более нас разделили. Но все же я хочу услышать твой голос, напиши откровенно и без обиняков».
Неизвестно, ответил ли другу Ежовский, но позже Адам прислал письмо – не Каролине, а ее отцу. В нём Мицкевич расхваливал профессору его дочь, особенно отмечая её успехи в польском языке, «которые удивляют всех, кроме людей, знающих её необычайные способности ко всем наукам». И добавляет: «Как её бывший учитель польского языка, горжусь, что нашёл такую ученицу».
Каролина, не догадываясь о том, какого рода сомнения одолевают любимого, почти окончательно решила пойти своим путем и соединить жизнь с опальным польским поэтом – пусть даже и ценой отказа от наследства. Не получая от него известий, она написала сама: «Я не могу дальше выносить столь продолжительной неизвестности… Десять месяцев прошло со времени твоего отъезда… Я убедилась, что не могу жить без дум о тебе, убедилась, что моя жизнь всегда будет только цепью воспоминаний о тебе, Мицкевич! Что бы ни случилось, душа моя принадлежит только тебе одному. Если же мне суждено жить не для тебя, то жизнь моя похоронена, но и это я снесу безропотно». «Надобно, чтобы ты так или иначе решил мою судьбу» (19 февраля 1829 г.). Но Мицкевич уже понял, что воображение преувеличило его чувство к девушке. Взамен любви он предложил ей дружбу. Для Каролины это стало жестоким ударом, но она сумела сохранить достоинство: «Что бы ни случилось в будущем, жизнь для меня будет приятной: я часто буду искать в глубине своего сердца драгоценных воспоминаний о тебе, с радостью буду перебирать их, потому что все они для меня – алмаз чистой воды. Прощай, мой друг».
Она не догадывалась, что Мицкевич решил покинуть Россию навсегда. При помощи влиятельных друзей и покровителей ему удалось, хотя не без труда, получить заграничный паспорт, с которым он и отплыл 13 мая 1829 года из Кронштадта. Московские приятели Мицкевича: Сергей Соболевский, Иван и Петр Киреевские, Евгений Баратынский, Степан Шевырев, провожая поэта, поднесли ему на прощанье серебряный кубок с вырезанными на нём стихами И. Киреевского, исполненными духом дружбы и данью его таланту.
Перед ним лежал весь мир. Черноглазая Художница была забыта.
Вместе с другим польским поэтом, Антонием Одынцом, он путешествовал по Германии, по Рейну, спустились в Италию через Шплюген, были в Милане, Флоренции, Венеции, и когда приехали в Рим, то увидели себя в кругу старых знакомых, среди которых им приходилось жить в Литве и в России. Тут были и польские магнаты, и знаменитые европейские художники, и русские аристократы, и учёные… Среди этого в высшей степени приятного общества, жизнь Мицкевича и Одынца потекла очень приятно. Рауты, литературные вечера, прогулки по римским развалинам в обществе археологов и профессиональных знатоков искусства – всё увлекало молодых поэтов и заставляло забывать о действительности.
История, похожая на московскую, произошла с Мицкевичем и в Риме. Дочь графа Анквича-Скорбека, Генриетта Эва, напомнила поэту первую мечту его юности, Марылю, и он влюбился в неё не на шутку. Эва отвечала Адаму полной взаимностью, их роман длился почти два года. Но гордость графа поставила непреодолимую преграду между влюблёнными: о браке с бедным литовским шляхтичем граф не хотел и слышать.
Осенью 1830 года разразилось восстание в Царстве Польском, столь сильно изменившее положение Польши… Отчасти под влиянием грозных исторических событий, происходивших на родине, отчасти из-за страданий от романтического чувства, которое не находило себе исхода, Мицкевич стал вдаваться в религиозный мистицизм, который совершенно изменил его мировоззрение.
А Каролина? Что делает покинутая женщина, если с отчаянья не топится? Она меняет прическу и заполняет образовавшуюся пустоту будней разнообразными занятиями. Для такой образованной и одаренной девушки долго искать приложения талантов не пришлось. У нее была светская жизнь, была литература, были ее переводы. Исключительно верно сказал П. А. Вяземский о таинстве творчества: «Чернила соблазнительны. Они имеют нечто общее с вином, чтобы не сказать с кровью».
Литературное мастерство юной поэтессы крепло, обогащаемое жизненным опытом. Особенного успеха она достигла в переводах русских стихотворений на немецкий язык. Сами переводимые авторы безоговорочно доверяли поэтическому вкусу Каролины. Евгений Баратынский, которого она почитала как своего учителя, писал И. Киреевскому: «Поблагодари за меня милую Каролину за перевод «Переселения душ». Никогда мне не было так досадно, что я не знаю по-немецки. Я уверен, что она перевела меня прекрасно, и мне бы веселее было читать себя в ее переводе, нежели в своем оригинале: так в несколько флатированном портрете охотнее узнаешь себя, нежели в зеркале».
Известный французский писатель А. Ламартин, рассуждая о переводах, как-то сказал, что это самое трудное и почти невозможное искусство человеческого разума. Он говорил о переводах, сделанных знаменитыми поэтами, обладавшими языком, достойным восхищения. «Сколько красот языка, в самом деле, пропадает при переводе с одного языка на другой. Поэзия – это, в некотором роде, летучая эссенция; она содержится в запечатанном флаконе, куда заботливо поместил ее поэт. И если попытаться перелить ее в другой сосуд, то она может и испариться. Подобно душе, меняющей тело, она зачастую теряет нечто неуловимое и божественное, что было ей присуще в ее первозданном состоянии».
Каролине был дан редкий талант сохранять в переводах весь «аромат» авторского стиха, все «неуловимое и божественное».
Проездом в Москве известный немецкий ученый Александр Гумбольдт познакомился с семейством Янишей. Он был поражен общими познаниями, строем и изяществом немецких и французских стихов Каролины и, возможно, увлекся самой девушкой. Он пригласил молодую поэтессу посетить его в Берлине. Посещение это состоялось лишь в 1858 году, за несколько месяцев до смерти ученого. Как принято считать, встретил он Каролину Карловну следующими словами: «Согласитесь, сударыня, что я любезен: я ждал вас тридцать лет; другой, на моем месте, давно бы умер…»
Рукопись ее стихотворений и переводов А. Гумбольдт взял с собой, чтобы показать их Гёте. Главный идеолог течения «Буря и натиск» одобрил их и прислал авторессе лестное письмо. По словам его невестки, «тесть всегда хранил эту тетрадь на своем столе».
В 1833 году в Германии вышел первый сборник Каролины Яниш «Das Nordlicht… Proben der neueren russischen Literatur» («Северное сияние. Образцы новой русской литературы») – переводы из А. С. Пушкина, В. А. Жуковского, А. А. Дельвига, Баратынского, Н. М. Языкова, Д. В. Веневитинова, русских и малороссийских народных песен, образцы новой русской прозы, а также десять оригинальных стихотворений поэтессы на немецком языке. Ее переводы из Пушкина на немецкий
