видела ни одного, подходящего под описание ночницы.
– Как думаешь, она соврала нам, чтобы выкрутиться? – поинтересовалась Рада, размешивая сахар в чашке кофе.
– Она точно не врала, я такое чувствую. Она своим словам верила. Да и, вот честно, я не знал в жизни ни одну ночницу, которая была бы достаточно умна, чтобы выдумать полноценную историю. Официант был. А вот знал он правду о Гончукове или нет – под вопросом.
– Ну, тоже верно… Возможно, он смотрел не на водяного. Или он тоже из нечисти и просто любопытствовал. Сомневаюсь, что от него будет толк.
Вот только сомнения Раде пришлось отложить, когда официант все же явился. Судя по бурчанию коллег, он опоздал, только и всего. Он оказался именно таким, как описывала ночница – рослым, крепким и совершенно непохожим на официанта.
А еще майка с короткими рукавами позволяла сразу же разглядеть уже знакомую татуировку в виде колоса на его руке.
Глава 10. Побольше уважения к моноподу
«Моноподы, также известные как сциоподы, склонны жаловаться, что общество их недооценивает. Отчасти это верно. При этом обратной проблемы не существует: переоценить монопода невозможно».
«Общение с нечистью Востока», пособие для толмачей, 3 курс
Пилигрим надеялся, что у него будет больше времени понаблюдать за этим странным официантом, хотя бы приблизительно прикинуть, кто он такой. Не сложилось. Официант раскусил его в тот миг, когда их взгляды встретились.
Это было так странно… Пилигрим уже стал опытным градстражем, он точно знал, что ничем себя не выдал. Но официанту не нужны были подсказки, он обладал каким-то звериным чутьем. Не говоря ни слова, он бросил сумку на пол и рванулся к двери, немало удивив своих коллег. Пилигриму только и оставалось, что последовать за ним.
– Это может быть опасно! – крикнула ему вслед Рада.
Тут она была права: это действительно было опасно. Но Пилигрим понимал и другое: если этот официант настолько опытный воин, что вмиг раскусил опасность, второй раз он уже не попадется.
Поэтому для градстража начался новый раунд погони вдоль набережной – это уже превращалось в какую-то странную традицию! Поймать ночницу, даже при ее способности распадаться на десятки живых существ, оказалось легче. Она была предсказуемой, и ночью он мог позволить себе хоть какую-то магию.
А официант петлял, будто след запутывал, вокруг хватало прохожих, да и темные глаза камер наблюдения пялились отовсюду. Пилигриму приходилось усмирять ярость внутреннего зверя и полагаться только на человеческие способности.
Возле памятника Пушкину официант свернул направо, побежал вверх по холму. Там хватало зеленых деревьев, способных стать достойной завесой, и Пилигрим даже подумывал о том, чтобы использовать магию – хотя бы чуть-чуть. Однако принимать сложное решение ему так и не пришлось, потому что в ловушке оказались они оба.
Вокруг них со всех сторон вспыхнуло золотое сияние, заключившее их в просторный куб. Для официанта это наверняка стало шоком… а может, нет, непонятно, что он вообще знает. А вот Пилигрим сразу же разобрался: они оказались внутри сдерживающего заклинания градстражи. Сияющий куб, в котором они застряли, был невидим для обычных людей, а им не давал никуда уйти.
– Добегался? – мрачно осведомился Пилигрим.
Официант обернулся к нему и ничего не ответил. При этом взгляд холодных глаз оставался спокойным, пронизывающим, под таким даже градстражу было неуютно. Перед Пилигримом вроде как стоял человек – но при этом не человек, а нечто непонятное.
Пилигрим был даже рад, когда по другую сторону сияния появились темные фигуры.
– Какого Вия здесь происходит?
– Преследую подозреваемого в похищении, – отозвался Пилигрим. Голоса по ту сторону были знакомые, но разглядеть дежурных он толком не мог.
Его догадки подтвердились – градстражи его знали.
– Э… А ты разве не отстранен?
– Я в отпуске, но тут увидел подозреваемого по старому делу.
– И решил погонять его прямо перед людьми? Гениально!
– Не хотел я его гонять, я хотел с ним поговорить, бег – это уже его инициатива.
Официант по-прежнему не вмешивался, он будто и не умел говорить. Пилигрим опасался, что дежурные не отнесутся к его словам достаточно серьезно и отпустят этого типа. Но нет, градстражи задержали их обоих. Правда, разместили в разных служебных машинах, так что поговорить им не удалось. Однако с этим пока можно было смириться.
Странности начались уже в участке. Пилигрим ожидал, что его привычно направят в кабинет начальника, а вместо этого он оказался в камере предварительного заключения. Совсем как преступник! Он пытался понять, что это значит, спрашивал дежурного, но тот лишь удивленно разводил руками. Да и откуда он мог знать?
Усачев явился к нему лишь через час, хмурый и усталый.
– Натворил дел, да? – поинтересовался он, окинув Пилигрима тяжелым взглядом.
– Я бы не назвал эту погоню таким уж страшным делом…
– Для кого-то другого это было бы и не страшно. Но тебе полагалось до суда не высовывать нос из своей квартиры!
Пилигрим невольно вспомнил дни, проведенные в квартире. Вот тогда он сходил с ума, тогда рисковал потерять контроль над собой! Но с тех пор, как он начал помогать Раде, ему стало значительно легче.
– Подозреваю, что ты и этим не ограничился, – продолжил Усачев. – Говори честно: превращался ты в эти дни в волка или нет?
Говорить честно как раз не хотелось, потому что это вполне обоснованно могло подставить его под удар. Но врать в присутствии цмока было еще опасней, пришлось сдаваться.
– Ну да… Превращался.
– Начинай объяснять. И прежде, чем ты попытаешься юлить, учти: нет смысла делать вид, что ты влез в это один. Рада уже успела засветиться, она приходила сюда, разыскивая тебя. Она не сказала, во что вы двое ввязались, а я не стал допрашивать ее, эту сомнительную радость я оставляю ее матери. Мне интересней твоя версия событий.
На Раду Пилигрим не злился – он и так ничего не смог бы скрыть. Ему было даже приятно, что она не удрала тихонько, хотя у нее была такая возможность, она интересовалась его судьбой… волновалась за него! Ну а рассказать все ему пришлось бы в любом случае. Пилигрим уже смирился с тем, что из этой клетки он выберется нескоро. Ему нужно было, чтобы градстража отнеслась к делу о пропаже нечисти со всей серьезностью.
Усачев слушал его внимательно, не перебивал, однако мрачнел все больше. Лишь когда Пилигрим закончил, он спросил:
– Ты ведь понимаешь, что уже наговорил себе на серьезный срок? Ты не должен был в такое лезть! И уж тем более
